Тяжкое золото
Шрифт:
И надо б было Егору Тарасову уносить отсюда свои ноги, да кто знал, что судьба сведёт его с недобрыми людишками.
Егор, поправив на плече дробовик, вышел из укрытия и приблизился к группе всадников.
– Здравствуйте, будем! – громко выразил он своё приветствие.
Все вздрогнули, услышав за спинами чужой и неожиданный голос. Обернулись и увидели незнакомца.
– Фу ты, дьявол, словно с небес свалился, – первым опомнился Упырь. – Будем здоровыми. А ты кто есть?
– Охотник я. Ноне дошёл путики поправить да избушку кое-где подшаманить. Звать Егором, а проживаю
– И золото, поди, моешь? – спросил Рябой.
– Нет, этаким ремеслом не занимаюсь, больно хлопотное дело. Наработался на прииске ужо, будь он неладен. Охотой живу. Что добуду, торгую, на хлебушек хватает, и слава богу.
– Прииск богатый? – сощурив глаза, осведомился Упырь.
– Не особо, но золото в породе есть, моют мало-помалу. Заработки вот только скудные и работа день ото дня не легче.
– Знамо нам порядки приисковые, – махнул рукой Рябой. – Вот они где, – Рябой провёл по горлу у подбородка.
– Стало быть, сбежали.
– Сбёгли, мать их ети. Хотим на дальних приисках счастье изведать, – встрял Клин.
– Оно нигде не лучше, всё едино, – вздохнул Егор, не особо поверив в искренность путников. «Явно намерения иные, явно…»
– Хватит, мужики, лясы точить, скоро стемнеет, – оборвал Упырь разговор.
Прежде чем заняться промыслом зверя и пушнины, Егор несколько лет отработал на прииске. Горняцкий труд отчасти здоровье подкосил – труд тяжкий и изнурительный, непомерный на выработку, низкая оплата и надуманные штрафы вынудили бросить работу. Уволили власти, не выплатив ни копейки, чему он и не удивился. Решил так: семьи нет, а прокормить самого себя и так сможет. А то ведь ненароком на шахте и земле ранее времени предаться можно. Сколько же на его глазах рабочих ушли в мир иной, и никто об них не пёкся, и вспоминать не хочет. Вот и занялся делом, которому когда-то отец учил – ставить силки, капканы, скрадывать зверя, шкуры выделывать.
Нехорошее предчувствие прильнуло к Егору – не к душе виделся ему вид забредших, как-то настороженно смотрели и внутреннее недовольство у каждого на лице выказывалось. «Уж не беглые ли? Двое молодых-то с тюремными одежонками, остальные вроде как иные. Прямо и не сказать, будто из разного стада. Ладно, посмотрим чего сказывать ещё будут, может, и напраслину на них гоню».
– Чего напрягся? – Упырь хлопнул по плечу Егора. – Изба нам твоя приглянулась, вот и решили отночевать. Иль против, не пустишь?
– Гостям всегда рад. Откуда едете и до которых приисков путь держите?
– Ох, Егор, долго рассказывать. Давай с дороги лучше уважь нас, дай расположиться, унять усталь, от седла зад так надрал, словно кто наждаком по нему прошёлся.
– Такое только с непривычки, видать, не часто с лошадьми управляешься.
– Не часто, нужда заставила, – согласился Упырь.
– Особо угостить-то вас нечем. Окромя сухарей и чуток мяса вяленого, нет более ничего. В сей день пред вами сам тут объявился. Кто знал, что в такое время и в глуши людей повстречаю. Но чаю сейчас сообразим. Этого у меня в запасе завсегда имеется.
– Ну
Егор взялся разводить огонь в печурке избушки. Упырь с подельниками остались на улице. Нужно было разобраться с лошадьми – снять с них свои нехитрые пожитки, ослабить подпруги.
Упырь прошептал:
– Братва, нам таков свидетель ни к чему. Не хотелось, но избавляться от него придётся.
– Согласен, спозаранку дороги наши разойдутся, и может сигануть с докладом, к кому следует, – поддержал Рябой.
– Дела-а. И как же с ним, сейчас иль ночью? – выдавил из себя Пестриков, осознавая опасность оставить охотника живым, боясь его намерений, если у него возникнут какие сомнения относительно непрошеных гостей. «И тогда на карту ляжет туз пик», – подытожил про себя Пестриков, а вслух еле слышно промолвил:
– Уложить надо его кому-то, иначе…
«Верно балакаешь, но предлагать одно, а у самого кишка тонка – чужими руками норовишь. Душонка-ка у тебя, Рома, видать, скверней, чем представлялась. Видал, как за свою шкуру поднялся», – подумал Упырь.
Проха, Клин и братья молчали, но внутренне соглашались с высказываниями Упыря, Рябого и Пестрикова. Подвергать себя риску никому не хотелось.
Егор вышел из зимовья, в руке держал закоптелый котелок.
– Тут недалече ключик есть, пойду, воды наберу.
– Пошли вместе, компанию составлю, лицо всполосну, – предложил Упырь.
Упырь с Егором скрылись за кустами и деревьями, остальные же проводили их взглядом, зная, что с ключа вернётся только один из них – Упырь. На душе было скверно, но что поделаешь, коль каждый думал за себя.
Упырь вернулся через несколько минут. В руке нёс котелок с водой, в глаза никому не смотрел. Хмуро скомандовал:
– Перекур окончен, давай осваиваемся.
В зимовье тесно, а убранство и того бедное: маленький дощатый столик, пара широких деревянных нар, застеленных старыми и потёртыми оленьими шкурами, махонькая печурка, оконце перетянуто мочевым пузырём какого-то животного.
– Мала, но хороша изба, всё не на улице, – выразил своё мнение Проха, а сам размышлял: каким же образом Упырь убил охотника, ножом или задушил? Об этом, наверное, думали и остальные, но молчали, а только искоса порой поглядывали на Упыря, удивляясь его хладнокровию.
Привязали лошадей, нарвали свежей травы и бросили на корм. Вещи снесли в зимовье.
На вечернем застолье появились хлеб, сало, лук и фляжка с алкоголем.
Упырь налил всем в кружки спирту.
– Чистый аль разведём? – спросил он.
– За удачу можно и чистый, – за всех ответил Рябой.
– Тагды за фарт! – произнёс короткий тост Упырь.
Выпили. Кто потянулся сразу за хлебом и поднёс к носу, втягивая в себя его запах, кто, прежде чем закусить, занюхивали рукавом и при этом от удовольствия кряхтели. Про хозяина избушки никто ни разу не обмолвился, будто человека и не было. Упырь же рассуждал: «Пусть братва свой страх в животе носит, пусть знают, на что способен Рябов. Вожжи над ними держать надобно тугие, иначе порядок в банде нарушат. Чтоб как сказал, так и было исполнено».