Тынграй
Шрифт:
Однажды весной кто-то заметил: один из нё [1] ограблен. По следам определили: нё ограбила собака. Следы собаки были крупные, но аккуратные. Они вели в лес.
И с тех пор неизвестная собака стала каждую ночь проникать в закрытые нё и пожирать юколу и скудные запасы нерпичьего жира.
Люди, чтобы поймать пса-грабителя, выставили ловушки с приманками. Но собака будто обладала человеческим умом: она ловко обходила настороженные ловушки и безнаказанно брала приманку.
1
Нё —
Тогда жители стойбища решили травить дикого пса домашней сворой. Отобрали несколько крупных и злобных кобелей и стали караулить.
Но он не появился ни в ту ночь, ни в следующую. Он будто знал, что его ждёт. Люди сменяли друг друга и продолжали караулить. И вот на шестую ночь он явился. По-видимому, голод выгнал его из леса. Нет, люди не видели его. Но откормленные кобели вокруг яростно залаяли и один за другим помчались к крайнему нё. При сильной луне было видно: от нё к лесу стрелой метнулась длинная тень. Кто-то утверждал, что заметил, как луна высеребрила его рыжеватый загривок и сделала пса каким-то неземным.
Долго доносился лай, отдаляясь. Потом лай перешёл в рык и рёв. Было ясно: свора нагнала дикаря. И люди облегчённо подумали: теперь стойбище избавится от грабителя. Рык и рёв перешли в визг, который вскоре оборвался. «Конец», — подумали люди. Но тут же недоуменно переглянулись: лай донёсся с новой силой.
Когда рассвело, хозяева увидели: у одного кобеля разорвано ухо, у другого прокушена лапа, у третьего на загривке зияет рваная рана, а четвёртого, самого могучего, не узнать: морда разбита, будто колотили по ней обухом топора. И подивились люди, какой же силой и ловкостью надо обладать собаке, чтобы отбиться от целой своры ездовых кобелей!
Прошло несколько спокойных ночей. И так уж случилось, что мальчик, сын хромоногого, выйдя поздно вечером за дровами, увидел: огромный пёс жёлтой масти воинственно прохаживался среди привязанных к кольям трёх тощих кобелей, а те покорно прижимали уши и водили куцыми отрубленными хвостами.
Когда вышли взрослые, пса уже не было. Только три тощих кобеля пристально глядели куда-то в ночь.
Наутро жена хромоногого вынесла объедки от скудного завтрака, чтобы покормить непривязанную суку. Обычно сука поджидала у порога, когда ей вынесут объедки. Но на этот раз её не было.
Женщина громко звала её, но той нигде не было. И объедки пришлось отдать кобелям-бездельникам, от которых летом нет никакого проку.
Сука объявилась через четыре дня. Стелющимся шагом подошла она к хозяйке, лизнула ей ногу. Она была какая-то другая: шерсть на ней лоснилась, будто её долго откармливали. Она теперь подолгу лежала на солнцепёке, старательно вылизывала себя и не отвечала на ласковый зов мальчика.
Прошло два месяца, и однажды утром хромоногий воскликнул:
—
Как-то в середине лета, когда мальчик с отцом вернулись с рыбалки и привезли матери жирных краснопёрок, мать загадочно улыбнулась и сказала сыну:
— Сходи-ка к конуре, посмотри.
Мальчик вышел посмотреть. И что увидел: из-под лежащей суки выглядывали маленькие игрушечные лапки с белыми коготками и тонкие хвостики с белесой редкой шерстью. Лапки и хвостики беспокойно шевелились, доносились недовольные попискивания щенков, ищущих соски, и сочное торопливое причмокивание других, кто счастливо обладал молоком матери.
Вслед за сыном подошёл отец. Он криво уставился на суку и усмехнулся почему-то горько. Потом резко наклонился, сдвинул её ногой, схватил одного щенка за задние лапки, перевернул. Сказал: «Щенок-кобелёк». Схватил второго, потянул кверху. Но щенок намертво всосался в розовый пухлый сосок, обхватив его такими же розовыми лапками. «Ох, и жадный ты!» — сказал хромоногий, не то сердясь, не то поощряя. Взглянув между задних лапок щенка, отец опять сказал: «Щенок-кобелёк». В выводке всего одна сука и восемь кобелей как на подбор!
Отец опять усмехнулся и печально сказал:
— Сын мой, ты мечтал об упряжке — вот тебе целая упряжка. И смотри, какая будет отборная красивая упряжка: все кобели одной масти!
Мальчик счастливо запрыгал, прибежал к матери:
— Мама! У меня будет самая лучшая упряжка!
— Когда станешь большой, тогда будет и у тебя лучшая упряжка, — ответила мать.
— Нет! Сейчас у меня будет самая лучшая упряжка! — возразил десятилетний мальчик.
— Но ведь сейчас лето… И щенки ещё не подросли… — сказала мать.
Наступила осень, дождливая, ветреная. Хромоногий каждое утро выходил из то-рафа, всматривался в даль, туда, где лесистый хребет зазубренными вершинами вгрызался в низкое тяжёлое небо. Иногда шквалом разрывало тучи, и между ними голубыми прогалинами пробивалось небо. И тогда хромоногий облегчённо вздыхал и шёл готовить рыболовные снасти. Но зря он это делал: следующий шквал приносил новые тучи. И землю заливал дождь, крупный, холодный.
Хромоногий не успел за лето заготовить столько юколы, чтобы быть уверенным, что весна не принесёт беды. Он ещё надеялся на осенний ход кеты. Но этот ход или задержала непогодь, или кета прошла незамеченной в бурных потоках разлившейся реки.
Всему бывает конец. Конец наступил и шторму.
Вышел хромоногий на реку, хотя знал: рискованно ставить сети, когда река озверело вырывается из русла.
Вышел хромоногий на реку, поставил сети. И тут же был наказан: бурное течение бросило на его сети огромное суковатое дерево. И от сетей остались только обрывки. А у хромоногого сети были одни-единственные.
Вернулся хромоногий к себе, сказал испуганной жене:
— Не печалься, жена. Станет лёд, будем удочками ловить рыбу.