Тысяча акров

Смайли Джейн

Буквально несколько десятилетий назад, когда отец еще был молод, в округе Зебулон никому и в голову бы не пришло рыть искусственный водоем: прудов и озер и так хватало. Однако времена изменились, и сейчас в каждом городке имелся собственный бассейн или хотя бы его проект. «Многочисленные рекреационные зоны» – как их гордо называли в местной прессе. И в придачу к ним – три абсолютно ровных поля для гольфа.

Мы с девочками переоделись, ополоснулись в душе и расстелили полотенца поближе к мелкой части бассейна. Пэмми достала солнечные очки с черной оправой в белую крапинку и невозмутимо нацепила

их на нос.

– Где ты их взяла? – удивилась Линда.

– Купила в Айова-Сити на карманные деньги.

– Дай померить.

– Дай, пожалуйста, – поправила я.

– Пэмми, дай, пожалуйста.

– Нет, – покачала головой та, взглянула на меня и добавила: – Ну, может быть… Потом.

Пэмми откинулась на локти и принялась рассматривать людей вокруг. Ей было уже почти тринадцать, и она постепенно превращалась в девушку, хоть фигурка у нее все еще оставалась тонкой, без женственной мягкости и округлости. Линда достала подростковый журнал и углубилась в чтение. Я заглянула ей через плечо. Статья «Когда макияж превращается в боевой раскрас?» начиналась словами: «Каждое утро девятиклассница Тина Смит тратит по сорок пять минут только на то, чтобы накраситься перед школой».

Я улыбнулась про себя и, оглядевшись, заметила неподалеку двух знакомых женщин, ровесниц моего отца, с внуками. Одна из них, Мэри Ливингстон, помахала мне. Когда-то она дружила с моей матерью, они состояли в каких-то церковных комитетах. Я достала номер «Семейного круга» – если лежать, прикрывшись журналом, ветер меньше досаждает.

– Вон Дорин Патрик. Какой у нее красивый купальник! – заметила Пэмми, сдвинув очки на кончик носа. – Если она подойдет, можно я позагораю с ними, тетя Джинни?

– Конечно. Но зачем ждать? Иди сама поздоровайся.

– Кроме нее я больше никого не знаю. Не пойду…

Пэмми не сводила с девочек глаз. Через какое-то время Дорин с подружкой поднялись и направились в нашу сторону, они явно нас заметили, однако, не сказав ни слова, прошли мимо, в буфет.

– Пэмми, тебя не узнать в этих очках, – пробормотала я, но она не ответила.

Зато к нам подошла Мэри Ливингстон с двумя внуками, мальчиками лет четырех-пяти.

– Здравствуй, Джинни. Как поживает отец? – бодро проговорила она и уселась на край моего полотенца (теперь об отдыхе можно забыть). – Помнишь Тодда и Тоби? Младшие Маргарет. А это, должно быть, Пэмми и Линда. Учитесь в городе?

– Да, мэм, – еле слышно пробормотала Линда.

– Нравится?

– Да, мэм.

– Давай-ка, Линда, поиграй с мальчиками. Их игрушки под лестницей, – велела она. – Тоби, Тодд, ступайте за Линдой, она знает много интересных игр. Бабушка что-то устала.

Все это произносилось уверенным, командным тоном. Точно так же, как и мой отец, она считала, что дети рождаются только за тем, чтобы служить родителям. Я взглянула на Пэмми – та будто сжалась. Мэри громко выдохнула и уставилась на меня.

– Ты ведь знаешь, что мы продаем ферму? Да, Джинни?

– Нет, первый раз слышу.

– Продаем Бобу Стэнли и его племянникам. Уедем осенью, но они уже купили урожай прямо на корню.

– А дом?

– И дом, и вообще все. У нас есть трейлер в Брадентоне, во Флориде. Мы там перезимуем, а летом приобретем дом. Отец присмотрел

хорошее местечко в Хейуорде, в Висконсине. Там озеро рядом, можно ходить на рыбалку. Купим небольшой коттедж с двумя спальнями, больше нам на двоих с отцом и не надо, а если дети приедут – снимут что-нибудь поблизости, – проговорила она, вытянув ноги.

– Жаль, что вы уезжаете.

– Да, мы тоже будем скучать. По некоторым.

Их старшего сына убили во Вьетнаме, младший разбился на машине где-то между Пайком и Зебулоном. Остались только дочери. Неужели они бы не справились с фермой? Этого я не могла взять в толк, особенно если учесть подскочившие цены на землю, но спрашивать не стала из вежливости. Мэри глянула на меня и заявила:

– Марв Карсон нас надоумил. Сказал, что сейчас за землю дают хорошую цену. Мы и правда выручили больше миллиона долларов. Представляешь? Часть оставили на текущие расходы и новую машину, а остальное вложили в казначейские векселя, – договорила она и отвернулась, ища глазами Линду и мальчиков – все трое весело смеялись. – У нас никогда не было накоплений. А когда в тридцатых годах грянул кризис, помню, у нас остался всего один доллар и нам нужно было протянуть на него целую неделю. Мы только поженились, я ходила беременная Аннабелью. Кстати, ее старшая поступила в Гриннельский колледж. Умненькая девочка.

– Удачный у вас выдался год.

– Даже не знаю. Время покажет. Как отец? – повторила она свой вопрос и пронзительно уставилась на меня. Неужели видела, как он мотался по окрестностям? Я сказала, что все в порядке.

– А что с Роуз? Говорят, у нее рак.

Краем глаза я заметила, как Пэмми вздрогнула.

– Идет на поправку. Все хорошо.

Пэмми сняла солнечные очки, аккуратно завернула в полотенце и убрала в сумку.

– Тетя Джинни, я пойду окунусь.

Она поднялась и направилась к бассейну, пройдя буквально в паре метров от Дорин и ее компании.

– Девочки ведь знают про болезнь матери? Да? – проговорила Мэри. – Я не думала…

– Конечно знают, просто Роуз не посвящает их в подробности, чтобы зря не тревожить.

– Я всегда считала, что от детей, особенно на ферме, нельзя ничего скрывать. Они должны знать правду. Это их единственная надежда.

Мы замолчали, разглядывая купающихся и загорающих людей. Интересно, а от меня скрывали что-нибудь? Вроде бы нет. Но разве можно сказать наверняка? Я всегда считала себя стойкой… А вдруг это не более чем утешительная иллюзия, внушенная теми, кто действительно знал всю правду? На палящем зное меня прошиб холодный пот.

– Возможно, мы больше не увидимся до нашего отъезда. Отец не большой любитель мотаться по соседям, да и я тоже.

– Впереди еще несколько месяцев. Наверняка…

– Мне надо тебе кое-что сказать.

– Да?

– Мы заговорили про Роуз – и я вспомнила. Вы с сестрой были немногим старше, когда заболела ваша мать. Как она боялась умереть! Очень боялась…

Я не знала, что ответить. Все мы боимся смерти. Но эта фраза покоробила меня, потому что в моей памяти мама осталась очень собранной и спокойной. Да и мы с Роуз как могли скрывали свои чувства: плакали только под одеялом, прикусив угол подушки, чтобы не было слышно. Больше всего боялись расстроить маму.

Конец ознакомительного фрагмента.