Тысяча и один день (сборник)
Шрифт:
Изображение Простора покрыла россыпь светящихся точек. Нет, не россыпь… Скорее сеть, и довольно правильная: точки явно стремились разбежаться на равное расстояние друг от друга.
– С поправкой на погрешность получается от сорока пяти до шестидесяти задействованных автоном-очистителей… – старик бормотал, тыча пальцем в экран. – Боюсь, с крайнего Юга людей нам не вывести. Так… Вот довольно крупный остров, и недалеко от материка. Не знал. Хм. Никогда не слышал, чтобы кто-то жил на островах, а значит, будем считать, что людей там нет.
– Спастись там нельзя ли? – подал голос
– Сразу после материка наступит очередь островов, за ними – океана. Об островах лучше сразу забыть. Так… Не-ет, людей с Юга мы не выведем при всем желании, а с Севера – надо попробовать.
– Как? – спросил Леон.
– Во-первых, это тебя должны спрашивать – как? Во-вторых и в-главных – оповестить всех, кого сможем, о начале изготовления оружия и о том, чтобы спешили присоединиться к Великому Стрелку. Просить, чтобы передали дальше, тем, до кого мы пока не можем дотянуться сами, от океана до океана. Твердо обещать, что все сообща и под твоим руководством мы уничтожим всех Железных Зверей, а начнем с нашего. Думаю, несколько сот человек мы соберем, а больше на первых порах нам и не понадобится…
– Не уничтожим, а попытаемся уничтожить, – перебил Леон. – И то я не знаю, как.
– Вот вякнешь такое прилюдно – вовсе без людей останешься, – отрезал Умнейший. – И вообще запомни: или ты начнешь высоко держать голову, или я тебе ее оторву. А это будет чересчур расточительно – готовить нового вождя, после того как я уже убил на тебя столько времени. С этого дня каждое твое неверное действие, каждое лишнее слово будет уменьшать наши шансы на победу. Очень скоро тебе придется бросить людей в огонь, чтобы спасти их, а ты колеблешься. Не серди меня!
Леон потер виски. Все это плохо укладывалось в голове.
– Ладно… А оружие?
– Оружие у нас будет. Рано или поздно, но будет. Сейчас меня больше интересуют вопросы привлечения людей. Вот что: Кирейну найди Тихой Радости, и пусть для начала сочинит воззвание к населению, хоть стихами. Что еще?
Того, что попало в категорию «еще», оказалось так много, что позднее Леон поражался, как все то, о чем наперебой спорили, часто соглашаясь с Умнейшим и изредка заставляя его согласиться с собой, удалось разместить в голове.
В ближайшие дни он не вспоминал даже о Филисе!
Бледной жуткой синевой исходили светящиеся вполсилы змеи-стебли по периметру подземных залов. Пугали собственные тени. После жгуче холодного ветра на плато ровный холод подземелья не холодил, а грел. Плескалась бесцветная рыба в подземной речке. Пещера казалась убежищем, отправной точкой, упором для ноги перед дальним прыжком в неизвестность.
И спорил, горячась, Парис, и ныл, как всегда, Кирейн, и Тирсис преданно заглядывал в глаза, и лежал возле мертвого излучателя забытый мертвый Хранитель. И капала со сталактитов известняковая вода.
И каждый из живых понимал: начинается небывалое, чего до сих пор не было на Просторе и чему еще не придумано название. И каждый понимал, что это даже не начало – это лишь подготовка к началу.
Им еще предстояло появиться в деревне яйцеедов и до смерти напугать храбрых горцев Аверс-Реверсом.
Им предстояло спуститься с гор и оповестить
Им предстоял бросок на восход солнца – туда, где, по расчетам Умнейшего, можно успеть сделать оружие раньше, чем до него доберется Железный Зверь.
Им предстояло многое и многое.
И все это, как повторял каждый раз Умнейший, было только началом великих дел.
Не терпелось.
От постройки одной из пяти тысяч разновидностей летательных аппаратов, хранящихся в памяти робота, не то чтобы было решено отказаться – Умнейший счел это несвоевременным. «Все равно кроме какого-нибудь «фармана» или иной подобной ему валкой этажерки, которая будет сожжена первым же заурядом, нам пока что не вылепить, так стоит ли зря время терять? – наскакивал он. – Получше что-нибудь? Пожалуйста, лет через пять мы, может быть, сможем построить «спитфайр»… У кого есть желание ждать пять лет? А аэродромы? А подготовка пилотов – шуточки вам? Между прочим, придется корректировать чертежи, пересчитывать всю конструкцию, потому что воздух здесь плотнее…»
От развития авиации было решено временно воздержаться.
Целые классы боевой техники, либо недостаточно смертоносные, либо малопригодные для борьбы с автоном-очистителями, после кратких споров безжалостно отвергались. Так же нещадно Умнейший браковал конструкции, на изготовление которых, по его словам, не было ни сил, ни времени, ни технической базы. На законный вопрос, что, собственно, означает термин «техническая база», он начал было отвечать длинно и непонятно, запутался сам и объявил, что скоро это станет ясно без слов последнему слабоумному.
После яростных споров остановились на германском танке А7V, поразившем Леона размерами и уродливостью. Что означает слово «германский», Аверс-Реверс не знал, а Умнейший, махнув рукой, заявил, что к делу это не относится. Сам не знал, наверное.
Танк был чудовищен, и Леон сразу проникся к нему отвращением, смешанным с толикой страха. Парис же, сунув нос в аксонометрический чертеж, долго крякал и чесал бороду, а потом неожиданно заявил, что так и должно быть, рукотворный железный зверь как раз и должен вызывать страх тем больший, чем большие на него возлагаются надежды, – в ответ на что Умнейший брюзгливо заметил, что лично он испытывает только один страх, а именно серьезнейшее сомнение в том, что эта несуразная штуковина, даже если каким-то чудом ее удастся построить, вообще сможет двинуться с места.
Но тем не менее выбор одобрил, и было замечено, что он доволен, очень доволен.
Кирейн, совершенно счастливый после экскурсии в подземелье, купался в Тихой Радости. К нему приставили Фаона, отличавшегося каллиграфической скорописью, настойчивостью и терпением, – в задачу его входило будоражить сказителя, мешать ему уйти в бездумный запой и дословно записывать все то, что сказитель мог сообщить, минус ругань. По утрам Кирейн похмелялся и, разбирая записи Фаона, дивился неожиданным взлетам собственной мысли, а иногда принимался яростно строчить, за одну неделю выдав две саги, балладу и бессчетное количество песен.