Тысяча и одна минута. Том 3
Шрифт:
Смотрел-смотрел Дурень и диву дался, чего они пострелы распотешились! Иной загнет угол у ярлыка крашеного да и бряк на стол, а тот, кто супротив стоит, покинет свои ярлыки на ту на другую сторону да и молвит: убито!.. и этот, что ярлык загибал, начнет драть сам себя за волосы… Уж лучше, думает Дурень, он бы знал загибал, а таскать-то себя другому-б велел, а то что одному и за тем и за этим маяться.
Заглянул Дурень подалее, видит дело не шутка, чуть ли и впрямь не караул кричать: понакидано у них, у силы нечистой, золото грудами и вот так по столу и похаживает, то тот,
Смотрел Дурень, выглядывал, да и молвил подурацки, посвоему: «люди добрые, молодцы скромные, успешной работки честным господам!»
Как воззрилась на него сила нечистая, да как увидала, что это не ихний приспел, кинулась к нему, ну комшить, ну жучить, но бокам отхватывать, ноги ломать да руки вывертывать, как у комедианта ученого… Дурень с испуга незнал что и делать, только начал метаться туда и сюда; насилу-насилу отделался, и то уж не сам, а какой-то петух добрый сжалился, да до поры до время кукореку пропел; все окаянные исчезнули, остался Дурень как перст один и поплелся во свояси.
Пришел домой плачет-рыдает, и себя ругает и чертям спуску не дает.
Спрашивает мать Лукерья, доведывается жена Бабариха, допытывается сестра Чернава: что Дурня разобидело, от чего он Бабин кручинен пришол?
Поразсказал Дурень что с ним приключилося, от чего беда и горе случилося, емуж стало хуже, напали на него, как воробьи на сову денной порой… Ругает вся семья, Лукерья ворчит,
Бабариха сторчит, а Чернава так и рассыпается…
«Да что ты, Дурень, с ума что ли сошел, или ты Бабин до ума не дошел; как ты не смекнул-незаметил, что то были черти, а не люди добрые?.. Тебе, на ту пору, то же бы слово да не так сказать; молвил бы ты необинуючи: будь проклят враг, исчезни, згинь!.. Да три раза бы прибавил: аминь, аминь!. Черти бы проналии-проналилися, а тебе бы Дурню их деньги пригодилися, на целый бы век стало и нам и тебе!»
Ну, сказал Дурень, ладно мать Лукерья, Баба-бабариха, и ты Чернава; я уже Дурень таков не буду, так и молвлю, буде не забуду!. Видно на Руси не вся рыба-караси, а попадаются и ершики!
Случай 2-й
Пошел Дурень на Русь гулять, пошел смысла искать-доведываться.
Идет он полем, бабы огород полют, капусту садят; а мужички на току цепами стучат, ячмень молотят. Подшел к ним Дурень, подбоченился Бабин, посмотрел, как барин, на все это… да вдруг, ни с того-ни с сего, как харкнет да плюнет, гаркнет да бухнет: «Будь проклят враг, исчезни, згинь! будь тебе карачун, аминь, аминь!»
Мужички на Руси христиане православные, с крестом и сеют и собирают, благословяся косят и жнут; хлеб Божиим даром зовут; так, как сказал Дурень такое слово про хлеб святой, мужички так и ахнули: что де это приплелся за неверный!.. Да молвивши речь в одно слово, ну его Дурня в один раз цепами дубасить. Видит Дурень, что плохо, давай Бог ноги!.. а все таки православные проводили до большой дороги: показали Дурню путь, заставили чай не раз себя вспомянуть.
Пришел домой Дурень, плачет, рыдает, на обе ноги едва ковыляет.
Напустилася дома вся семья: глупый ты Дурень, неразумный Бабин; это ты слово ведь некстати сказал: тебе бы поклониться добрым работникам,
Ну, молвил Дурень, пусто вас знает, может и я не так сказал, да полно и ваша речь совсем ли права; намедни я почти то-же молвил, а вовсем отвечает моя голова.
Случай 3-й.
Пошел Дурень на Русь гулять. «Не пойду, говорит, нолем, пойду городом: там народ учливый и вежливый, буде не так скажу что, то все-таки авось в обиду не даст.»
Идет по улице широкой, по дороге столбовой-большой; несут ему навстречу покойника; дьяки поют, а люди за ними без шапок идут.
Подшел Дурень гораздо близко, снял шапку, отвесил поклон и сказал погромче, чтобы дьяков перекричать; «Дай вам Бог дела побольше, работать подольше, носить – не переносить, возить-не перевозить, по сту на день, по тысяче на неделю!»
Накинулись на него люди добрые, давай тузить доброго молодца. Ах, ты болван неотесаный, что ты-дура с печи городишь? Али ты не Русской, аль в церкву не ходишь? Вишь нехристь какой, чем вздумал помянуть за упокой, чего вздумал пожелать, эка дурацка стать!
Пошел Дурень прочь, опять плачет, разливается; а одна старуха увидала, да другой и показывает: «Вишь, говорит, как знать бедняку-то покойника жалко!» А чего тебе, то сделала не жалость, а палка.
Думает Дурень: пошел бы домой, да опять, глядишь, мне же браненому быть; дай лучше у этой старушки спросить. Подшел и спрашивает: «А что, бабушка, коли кто умрет, то как тут сказать?»
А бабушка подумала, что он это с горя городит, да и молвила: Вестимо царства небесного пожелать; все под Богом ходим, все помрем; что но пусту плакать, да себя крушить.
Ладно, Дурень молвил; так тому и быть; старуха пожила таки на свете, уж видно так скажет, как надобно.
Случай 4-й
Пошел Дурень, пошел Бабин на Русь гулять; – по селу пошел; – далеко не отошел, попадается на встречу ватага веселая, свадебной поезд. Дружко с подружьем верьхом впереди, позади молодые-новобрачные, и сваха, и провожатые-поезжане, и много народу разного, и все, что при свадьбе требуется. Подошел Дурень Бабин как надо, поклоном молодых чествует; – уж дружко-было и сулейку вынул, хочет, по обычаю, встречного попотчивать, – а тут Дурень и молви, пусто его: – «Царство вам небесное, вечный упокой, место нетесное, отправляться домой!»
Дружно первый услыхал, а за ним и прочие… Ахти, – говорят, – никак то злодей-ворожей, хочет порчу навесть или молодых известь! Смышленый дружко как хватит его на отмашь кружкой, да и выговорил: «згинь нечистивый с своим дьявольским навождением! – Ребята! в кнутовищи его!» Повалили Дурня наземь, да и кафтаи, извините на этом слове, к верьху приподняли; да так отжарили, что небо Дурню с овчинку показалось, что будто он три дня сряду на полке в бане парился.
Идет Дурень домой, плачет-льется рекой, голосом воет-хлюпает, да нет-нет, то за спину, то за другое себя пощупает.