Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

Сборник

– Через три дня, возлюбленный мой, жди меня опять. С закатом солнца я буду у тебя, и на это золото ты можешь приготовить такое же угощение, какое у нас только что было.

Она дала мне десять червонцев, простилась со мной и ушла, взяв с собой и все мое благоразумие.

Через три дня она вернулась, одетая в дорогое вышитое платье и гораздо наряднее, чем была одета в первый раз. Я приготовил к ее приходу все, что требовалось, и мы поели, попили и легли спать, как прежде. Утром она снова дала мне десять червонцев, обещая прийти опять чрез три дня. Я приготовил все, что было нужно; через три дня она пришла в платье гораздо более роскошном, чем была в

первый и во второй раз, и сказала мне:

– О господин мой, разве я не хороша собой?

– Хороша, – отвечал я.

– Не позволишь ли мне, – продолжала она, – привести с собой девицу еще более красивую, чем я, и еще более молодую, для того чтобы она могла побыть с нами, а мы бы позабавились с ней? Она просила меня взять ее с собой. Ей хотелось бы пошалить с нами.

Сказав это, она дала мне двадцать червонцев на приготовление более пышного обеда в честь той девицы, которая должна была прийти с нею. После этого она простилась со мною и ушла.

Согласно условию, на четвертый день я приготовил все, что было нужно, и вскоре после солнечного заката она пришла в сопровождении девицы, закутанной в изар. Они обе вошли и сели.

Я был очень рад, зажег свечи и с радостью и восторгом приветствовал их. Они скинули верхнюю одежду, и когда новая девица открыла лицо, я увидал, что она хороша, как полная луна; я в жизни не видывал кого-либо красивее ее. Я тотчас же встал и поставил перед ними еду и питье. Мы ели и пили, и я, не переставая, ласкал новую девицу, подливал ей вина и пил с нею, а первая девица, очевидно, мучилась тайной ревностью.

– Клянусь Аллахом, – говорила она, – эта девушка красивее меня.

– Да, красивее, – отвечал я.

Вскоре после этого я заснул, и когда утром проснулся, то увидал, что руки у меня в крови. Открыв глаза, я убедился, что солнце уже встало. Я стал будить девицу, мою новую подругу. Но, о ужас! Голова ее отделилась от туловища. Другой девицы не оказалось уже тут, из чего я заключил, что она это сделала из ревности. Поразмыслив немного, я встал, разделся и вырыл яму в каахе, куда и положил девицу, закрыв ее землей. После этого я оделся и, взяв свои оставшиеся деньги, пошел к хозяину кааха и заплатил ему за год вперед за каах, сказав ему, что уезжаю в Египет к дядьям.

Таким образом я уехал в Египет, где встретился с дядьями, которые были очень рады видеть меня. Я узнал, что товары свои они уже продали. Они спросили меня:

– Зачем ты приехал?

– Мне очень хотелось увидеться с вами, – отвечал я, – да, кроме того, я боялся, что мне не достанется денег.

Целый год пробыл я с ними, наслаждаясь жизнью в Египте. Я, не скупясь, черпал свои деньги и тратил их на еду и на питье почти до самого дня отъезда моих дядюшек, когда я бежал от них.

– Он, вероятно, поехал вперед, – говорили они, – и вернулся в Дамаск.

Они тоже отправились. А я вернулся в Каир и прожил там еще три года, проживая свои деньги. Скоро у меня почти ничего не осталось. Но плату за дом я посылал каждый год хозяину кааха. Прошло три года. Я стал скучать, теми более что в кармане у меня осталась только годовая плата за наем кааха.

Приехав обратно в Дамаск, я поселился в каахе. Хозяин очень обрадовался, увидав меня, а я, войдя в дом, стал отмывать следы крови убитой девицы. Отодвинув подушку, я нашел под ней ожерелье, которое было

надето на ней в ту ночь. Я взял его, стал рассматривать и заплакал. В течение двух дней не выходил я из дома, а на третий сходил в баню и переменил одежду. Денег у меня тогда совсем уже не было, я пошел на рынок, сам дьявол толкнул меня на это, чтоб исполнить мой злой рок, и подал бриллиантовое ожерелье маклеру. Маклер встал и, подойдя ко мне поближе, сел подле меня, затем, дождавшись полного сбора торговцев, он потихоньку, без моего ведома, пустил драгоценность в продажу. За ожерелье дали две тысячи червонцев, а он пришел ко мне и сказал:

– Это ожерелье из меди, подделка франков, и цена ему не выше тысячи серебряных монет.

– Мы делали это ожерелье для женщины, – сказал я, – чтобы посмеяться, а потом оно досталось моей жене. Пойди и принеси мне тысячу серебряных монет.

Маклер, услыхав это, увидал, что это дело подозрительное, и отдал ожерелье начальнику торговли, который снес его к вали и сказал ему:

– Это ожерелье было украдено у меня, и мы нашли вора, одетого купеческим сыном.

Полицейские окружили меня, прежде чем я узнал, в чем дело, и свели к вали, который стал допрашивать, откуда я взял это ожерелье. Я сказал ему то же самое, что говорил и маклеру; но вали засмеялся и сказал:

– Это неправда.

В ту же минуту меня окружили, сдернули с меня верхнюю одежду и начали бить по всему телу палками. От боли я закричал, что украл ожерелье. Я думал, что мне гораздо лучше сказать, что я украл его, чем признаться, что в доме у меня была убита женщина. За женщину меня могли казнить. Лишь только я признался в воровстве, как мне тотчас же отрубили руку и обмакнули пораненное место в кипящее масло [132] , после чего я тотчас же лишился чувств. Тут дали мне выпить вина, от которого я пришел в себя. Взяв затем отрубленную руку, я вернулся к себе в каах, но хозяин его сказал мне:

132

Когда ворам отрубают руку, то пораненное место, обмакивают в кипящую смолу или масло, для того, чтобы остановить кровь.

– После того что с тобой случилось, тебе придется оставить каах и искать себе другое помещение.

– О господин мой, – отвечал я, – дай мне два или три дня срока, для того чтобы я моги подыскать себе жилище.

Он согласился на это и ушел от меня. Я же, оставшись один, сел и, горько плача, подумал:

«Как мне вернуться домой с отрезанной рукой? Тот, кто отрезал мне ее, не знал, что я не виноват; может быть, Господь пошлет что-нибудь для моего успокоения».

Я плакал очень горько, и когда хозяин кааха ушел от меня, то я был так огорчен, что прохворал два дня. Вдруг на третий день ко мне пришел хозяин кааха с полицейскими и снова стал обвинять меня в краже ожерелья. Я вышел к ним и сказал:

– Это еще что за новости?

В ответ на это мне привязали назад руку и, надев цепь на шею, сказали:

– Ожерелье, которое ты продавал, оказалось принадлежащим губернатору, визирю и правителю Дамаска. Три года тому назад оно исчезло у него из дому вместе с его дочерью.

Услыхав это известие, я весь задрожал и подумал: «Меня убьют! Смерть моя неизбежна! Клянусь Аллахом! Всего лучше мне самому рассказать всю историю губернатору, и он может убить меня, может и помиловать.

Когда мы пришли в дом губернатора и меня поставили перед ним, он спросил меня: