Тысяча и одна ночь
Шрифт:
А окончив свои стихи, он издал три крика и упал на землю без чувств, и истопник поднялся и накрыл его. А Нузхат-аз-Заман, услыхав первые стихи, вспомнила своего брата, отца и мать, а услышав вторые стихи, заключавшие упоминание её имени, имени её брата и их общего обиталища, она заплакала и кликнула евнуха и сказала ему: «Горе тебе! Тот, кто произнёс стихи в первый раз, произнёс их и во второй раз, и я слушала его близко от себя. Клянусь Аллахом, если ты не приведёшь его ко мне, я разбужу царедворца, и он тебя побьёт и выгонит! Но возьми эти сто динаров, отдай их тому человеку и приведи его ко мне, только ласково, не причиняя ему вреда. А если он
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала семьдесят третья ночь третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Нузхатаз-Заман послала евнуха искать того человека и сказала ему: „Берегись возвратиться ко мне и сказать: „Я не нашёл его!“ И евнух вышел и стал колотить людей и топтать их в палатках, но не нашёл никого бодрствующим, – все люди от усталости спали. Но, дойдя до истопника, он увидал, что тот сидит с непокрытой головой, и, приблизившись к нему, схватил его за руку и спросил: „Это ты говорил стихи?“ И истопник испугался за себя и сказал: „Нет, клянусь Аллахом, о начальник людей, это не я!“ – «Я не оставлю тебя, – сказал евнух, – пока ты не покажешь мне того, кто говорил стихи. Я боюсь гнева моей госпожи, если вернусь к ней без него“.
Услышав слова евнуха, истопник испугался за Дауаль-Макана и, горько плача, сказал евнуху: «Клянусь Аллахом, это не я, и я его не знаю, я только слышал, как один человек, прохожий на дороге, говорил стихи. Не впадай из-за меня в грех: я чужеземец и пришёл вместе с вами из Иерусалима, города друга Аллаха». – «Пойдём со мной. Расскажи это моей госпоже своими устами. Я никого не видел бодрствующим, кроме тебя», – сказал евнух. И истопник воскликнул: «Разве ты не пришёл и не видел меня там, где я сижу? Ты знаешь моё место, и никто не может никуда тронуться, – его схватят сторожа. Иди же к себе, и если ты с этой минуты ещё раз услышишь, что кто-нибудь говорит стихи, – все равно, далеко он или близко, – это буду я или кто-нибудь, кого я знаю. И ты узнаешь о нем только от меня). Потом он поцеловал евнуху голову и стал его уговаривать. И евнух оставил его, но, обойдя один раз кругом лагеря, он спрятался и встал позади истопника, боясь вернуться к своей госпоже без пользы.
А истопник подошёл к Дау-аль-Макану, разбудил его и сказал: «Поднимайся, садись, я расскажу тебе, что случилось». И Дау-аль-Макан поднялся, и истопник рассказал ему, что произошло, и юноша воскликнул: «Оставь меня, я больше не буду раздумывать и ни с кем не стану считаться: моя страна близко». – «Почему ты слушаешься своей души и сатаны? Ты никого не боишься, но я боюсь и за тебя и за себя», – сказал истопник. «Заклинаю тебя Аллахом, не говори больше никаких стихов, пока не вступишь в свою страну. Я не думал, что ты в таком состоянии. Разве ты не знаешь, что эта госпожа, жена царедворца, хочет тебя прогнать, потому что ты встревожил её? Она, кажется, больна или не спит, устав с дороги и далёкого пути. Вот уже второй раз она посылает евнуха искать тебя».
Но Дау-аль-Макан не посмотрел на слова истопника, а закричал третий раз и произнёс такие стихи:
«Оставил я хулителей,Хулою их встревоженный,ХулятА пока юноша говорил стихи, евнух слушал его, притаившись, и едва он перестал говорить и дошёл до конца, как евнух уже был над его головой. И при виде его истопник убежал и встал поодаль, смотря, что произойдёт между ними.
И евнух сказал: «Мир вам, о господин!» И Дау-аль-Макан отвечал: «И с вами мир и милость Аллаха и его благословение!» – «О господин», – сказал евнух…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала семьдесят четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что евнух сказал Дау-аль-Макану: „О господин, я приходил к тебе сегодня ночью три раза, так как моя госпожа звала тебя к себе“. – „А откуда эта сука, которая меня требует, прокляни её Аллах и прокляни он её мужа вместе с нею!“ – воскликнул Дау-аль-Макан и напустился на евнуха с бранью, а евнух не мог ему отвечать, так как госпожа велела ему не обижать юношу и привести его только по собственному желанию, а если он не пойдёт, дать ему сто динаров.
И евнух повёл мягкие речи и говорил ему: «О господин, возьми это и пойдём со мной! О дитя моё, мы не погрешили перед тобою и не обидели тебя. Нужно только, чтобы твои благородные шаги привели тебя со мною к моей госпоже. Ты получишь от неё ответ и вернёшься во здравии и благополучии. Для тебя будет у нас великая радость».
Услышав это, юноша поднялся и пошёл среди людей, переступая через них, а истопник шёл за ним и смотрел на него и говорил про себя: «Пропала его юность! Завтра его повесят!»
И истопник шёл до тех пор, пока не приблизился к тому песту, куда они направлялись (а они не видели его). И тогда он остановился, думая: «Как низко будет, если он скажет на меня: „Это он сказал мне – говори стихи“.
Вот что было с истопником. Что же касается Дау-альМакана, то он до тех пор шёл с евнухом, пока не достиг места. И тогда евнух вошёл к Нузхат-аз-Заман и сказал ей: «О госпожа, я привёл тебе того, кого ты требовала. это юноша красивый липом, и на нем следы благоденствия». И когда Нузхат-аз-Заман услыхала это, её сердце затрепетало, и она воскликнула: «Пусть он скажет какиенибудь стихи, чтобы я услышала его вблизи, а потом спроси, как его имя и из какой он страны».
И евнух вышел и сказал ему: «Говори, какие знаешь, стихи, госпожа здесь вблизи слушает тебя. А после я спрошу тебя о твоём имени, твоей стране и твоём положении». – «С любовью и охотой, – отвечал Дау-аль-Макан, – но если ты спросишь о моем имени, то это стёрлось, и образ мой исчез, и тело моё истощено. А моя повесть – начало её неизвестно и конец её нельзя изложить. И вот я точно пьяный, который выпил много вина, не скупясь для себя, и его охватило похмелье, так что он блуждает, сам себя потеряв, не зная, что делать и утонув в море размышлений».