Тысяча орков

Сальваторе Роберт Энтони

В ответ на эти слова маркграф Мирабарский — толстяк, что сидел на заваленном подушками троне, сморщился и с негодованием замахал руками.

— У меня были и будут более неотложные занятия, чем рассматривать просьбы незваных гостей, — заявил маркграф, не сводя с Аргафана взгляда. — Даже если гость — сам король Мифрил Халла. К тому же разве только мне одному, а не тебе вменено в обязанность вести торговые переговоры?

— У нас нет сведений о том, что король Бренор прибыл сюда с подобными намерениями, — возразила Шаудра, отчего вновь всплеснул пухлыми руками маркграф Эластул. Затем он покачал головой и оглядел своих «молотов», ближайших приближенных — все как один изборожденные шрамами воины.

— Возможно, с Бренором

следовало встретиться ей, — заметил Джафар, старший воин, и притронулся к плечу маркграфа. — У Шаудры есть в запасе пара приемов, что заставят смягчиться даже дворфа!

В ответ на слова Джафара трое остальных воинов-советников и маркграф усмехнулись. Шаудра Звездноясная прищурила голубые глаза и приняла негодующую позу, скрестив руки на груди.

Сидящий в стороне Аграфан вновь заерзал. Он знал, что Шаудра умела владеть собой и что она, как все обитатели Мирабара, допущенные к Эластулу, привыкла к вольностям в отношении протокола, что зачастую допускали грубияны — «молоты», да и сам маркграф. Титул достался ему по наследству… в отличие от выборных титулов членов Совета и хранительницы скипетра.

— Он просил о встрече с вами, маркграф, а не со мной и не с Советом, — коротко напомнила Шудра, тем самым прекратив ухмылки мужчин.

— И как мне прикажете поступать с подобными Бренору Боевому Топору? — поинтересовался Эластул. — Отужинать вместе? Удовлетворить его просьбу и сообщить, что вскоре его величие и слава рухнут?

Шаудра расстроено оглянулась на Аграфана, и дворф прочистил горло, чтобы привлечь к себе внимание:

— Вам не следует недооценивать Бренора, — заметил Аграфан. — Его парням удается неплохо справляться со своими делами.

— Рухнут, — повторил Эластул, поудобней откидываясь назад. — Гандалуг, эта белая ворона, мертв, да перемолотят камни кости его, а Бренор вступает во владение королевством в период упадка.

Шаудра вновь оглянулась на Аграфана, на сей раз недоверчиво улыбаясь: оба знали, что последует за словами правителя.

— Свыше двух дюжин алхимиков и мастеров металла! — похвалился Эластул. — Я плачу им неплохо, и вскоре они покажут, на что способны!

Аграфан потупил взгляд, чтобы Эластул не заметил недоверчивого выражения на его лице, пересказывая последние обещания тех, кого правитель нанял в надежде улучшить качество металла, что добывался в мирабарских шахтах. Еще несколько лет тому назад, с первого же дня своего прибытия, мастера металла пообещали прочность и гибкость, превосходящую все, произведенное кем-либо ранее. Напыщенные и, как думалось Аграфану, пустые обещания.

Вот уже более столетия Аграфан не работал в шахтах — с тех пор, как стал проповедовать учение Думатойна, но будучи жрецом бога дворфов, именуемого так же Хранителем Подгорных Тайн, Аграфан ни на йоту не сомневался, что обещания нанятых мастеров металла и алхимиков в число подобных тайн не входили. Аграфан полагал, что если способ улучшить свойства металла не был одним из секретов Думатойна, то этого способа попросту не существовало.

Нанятые мастера неплохо справлялись со своей работой. А работа их, по разумению Аграфана, заключалась в том, чтобы поддерживать любопытство и заинтересованность маркграфа, чтобы золото лилось рекой. Впрочем, лишь золото и лилось. Мирабар мог похвастаться количеством дворфов, вполовину меньшим, чем то, что имелось у Мифрил Халла, не более двух тысяч, из которых несколько сотен сражалось под стягами Алебарды, очищая шахты от чудищ. Тысяча же, что трудилась в забоях, едва успевала ежегодно добывать то количество, что позволяли Совет Сверкающих Камней и наличие рудных жил. На полной опасностей глубине велась некоторая разведка. Но кроме опасностей, на глубине имелись и богатые залежи.

Мирабар просто не мог пойти на то, чтобы из-за поиска лучших жил уменьшить добычу ныне доступной руды, а потому маркграф попал под влияние самозваных умельцев (среди которых не было ни

единого дворфа), которые похвалялись превосходным знанием металлов. К тому же, думал Аграфан, коль скоро подобные способы улучшить металл действительно существовали, то отчего их не применяли в прежних столетиях? Почему все эти мастера металла и алхимики не затмили дворфов Мифрил Халла, дворфов всего мира, и не стали поставлять гораздо лучший металл? Они сулили оружие, доспехи и прочие металлические вещи, способные превзойти любое изделие народа Бренора, но если для них открыты подобные тайны, если подобные тайны действительно существуют, то почему до сих пор так и не создано волшебного оружия?

— Даже если вашим мастерам удастся выполнить обещанное, нам по-прежнему будет далеко до того, чтобы рухнуло царство короля Бренора, — ответила Шаудра Звездноясная, и Аграфан порадовался, что та осмелилась заговорить первой. — Они производят товара больше, чем мы, — и разница превосходит соотношение трех к двум.

Маркграф замахал на нее руками:

— Все равно, мне нечего было сказать королю Бренору. Зачем он пришел сюда? Кто его приглашал? Его не звали… — Маркграф прервал речь долгим, презрительным фырканьем.

— Возможно, нам не следовало впускать его в город, — заметила Шаудра.

Аграфан поднял взгляд на Эластула, верно истолковав зловещий блеск в глазах маркграфа, что предназначался Шаудре. Когда пришло известие о том, что у ворот Мирабара стоит король Бренор, то именно Эластул позволил впустить Бренора и его спутников в город. Ни один из членов совета, и даже хранительница скипетра не знали о гостях, пока дворфы из клана Боевого Топора не выкатили свои повозки на улицы Мирабара.

— Да, возможно, моей верой в преданность подданных злоупотребили, — вслух размышлял маркграф, и Аграфан знал, что резкие слова предназначены прежде всего ему, а не Шаудре. — Я полагал, что король Бренор столкнется с затруднениями большими, чем пренебрежение со стороны городского правителя. Я полагал, что жители Мирабара окажутся достаточно рассудительными, чтобы не утруждать себя общением с нашими гостями.

Аграфан огляделся, дабы удостовериться: говоря подобное, маркграф смотрел именно на него. В конце концов, ни один из людей не снизошел до торговли с Кланом Боевого Топора — лишь дворфы, Аграфан же был наиболее уважаемым дворфом города, всеми почитаемым старейшиной и выразителем интересов тех двух тысяч, что населяли Мирабар.

— Говорил ли ты с Верховным Молотобойцем?

— И что, вы полагаете, мне следовало ему сказать? — спросил Аграфан.

Хотя советник считался среди правивших людей всеми уважаемым старейшиной, сами мирабарские дворфы далеко не всегда считали его таковым.

— Хочу, чтобы ты напомнил Верховному Молотобойцу, в чем состоит его долг, — ответил маркграф. — Или в чем он должен заключаться.

Усилием воли Аграфан заставил себя сохранять внешнее спокойствие, чтобы скрыть внезапную бурю, разразившуюся в душе. Преданность Торгара Делзума Молотобойца была неоспорима. Закаленный в боях ветеран служил маркграфу, и тому маркграфу, что правил до нынешнего маркграфа, и маркграфу, что правил до маркграфа, что правил до нынешнего маркграфа — служил в течение всей истории города гораздо дольше, чем хватило бы памяти у любого человека, и намного дольше, чем могли бы помнить покойные родители покойных родителей любого из населявших город людей. Торгар в первых рядах выходил на бой против чудовищ, гораздо более страшных, чем смог бы себе вообразить любой из «молотов» маркграфа, этих отборных советчиков, получивших свой пост якобы за достойное боевое прошлое. Когда сто семнадцать лет назад Мирабар осадили полчища орков, Торгар отстоял восточную стену с горсткой других дворфов, пока толпа воинов Мирабара отражала неприятельский обманный маневр на западной стене. Покрытый шрамами от ран, увенчанный лаврами побед, Торгар Делзум Молотобоец заслужил положение начальника алебардщиков.