Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста
Шрифт:
На днях мне кто-то брякнул через ICQ – мол, давай поговорим. Ну, думаю, давай. Оказался китаец из Китая. Я сначала не поверил и выдал весь свой словарный запас на китайском, состоящий пока из одной фразы: что означает: «Я хочу есть». Я ему сразу весь свой словарный запас и выдал. А он говорит: «Ты чего-то есть хочешь». Я пришел в легкий восторг – впервые в жизни поговорил на китайском. Думаю, это надо отметить. Китаец мне говорит, что он, мол, студент. Я спрашиваю: «Где?» Он называет какое-то учебное заведение в дебрях Южного Китая. Я тут же нахожу в интернете все про город, в котором он живет, про заведение, в котором он учится. Рассматриваю фотографию их главного учебного корпуса. Через минуту отвечаю: «Ты, что ли, учишься в колледже, у которого крыша красная?» После минутного молчания получаю растерянный вопрос: «Ты что, бывал в нашем городе?» Далее
Разве это не владение миром – в считанные секунды переноситься в пространстве и знать то, что раньше мог ведать только Всевышний?
А как вам нравится наша способность пронизывать время?
Бабушка моя рассказывала о своих детских переживаниях… Чувство, что прошлое и теперь существует где-то совместно с настоящим, по-видимому, связано с тем, что оно действительно остается существовать в нас. До поры до времени, до поры до времени… Ни молодые наши родители, ни недоигранные детские игры – ничего не пропало. Оно живет и теплится в нас. Пока мы заняты будущим или азартно увлечены происходящим, эти воспоминания как будто бы забыты и отсутствуют… Но с возрастом они все больше места отвоевывают в наших мыслях и снах. Вот почему жизнь кажется столь многопластовой, вот почему нам все время кажется, что ничего не ушло, все осталось и дожидается в нашей памяти, чтобы быть досказанным, доигранным, доосознанным. И эта недосказанность всегда живет в самых что ни на есть хрупких мелочах. Моя бабушка до картинной точности описывала красный диван в деревне, на котором она года в четыре, а может, в семь, проплакала пятно, чтобы родители ее не оставляли у своих родственников. Ее там не оставили, но как ярко через восемьдесят лет ей помнился этот диван и что лаяли собаки! И эти собаки, и этот диван продолжают существовать уже в моей жизни, путь несколько видоизмененные, но в сущности все те же, вот уже больше ста лет после этих детских слез, проплакавших пятно… Мы даже в малой мере не осознаем, в какой огромной степени влияют на нас эти невзгоды прежних эпох… Например, пережитые моей бабушкой еврейские погромы руководили всей моей, ее внука, жизнью, и я до сих пор бегу и прячусь, страшась грубого стука в дверь по ночам, и мой сынишка, наверное, тоже будет немного бояться, и так сквозь поколения идет эта страшная память о звериных уродах, громящих наши дома… Я думаю, что антисемитизм зиждется именно на звериной основе… Как и любой биологический вид, люди расщепляются на расы, которые угрожают при долгой изоляции отпасть от основного вида… Конечно, в современном глобальном царстве такого не случится, но живет в некоторых людях буквально физиологическая потребность уничтожать чужого… и в этом и есть неискоренимость и сила антисемитизма, как и любой другой разновидности расовой нетерпимости…
Вот как я заглянул на сотню лет назад через интернет. О гимназии бабушка рассказывала немного, разве что маленькие мелочи, – что завтрак стоил две копейки и что от уроков по Закону Божию ее освобождали, и она гуляла, пока другие учились. Однако, когда государь император проезжал Кишинев, бабушку тоже включили в хор гимназисток и она пела «Боже, царя храни…». Я помню ее, старенькую, стоящую в моей комнате и поющую для меня эту запретную в коммунистическую пору гордую мелодию, которая значила для России так много…
Боже, царя храни!Сильный, державный,Царствуй на славу нам,Царствуй на страх врагам,Царь православный.Боже, царя храни!Конечно, она не помнила всех слов, но как странно было это смешение чувств бабушки – еврейки, чуть не погибшей в погромах, сорок лет замужем за дедушкой – ярым коммунистом, который умер за пять лет до моего рождения, поющей «Боже, царя храни…» с наворачивающимися на изничтоженные катарактой потускневшие глаза слезами. Она пела свое детство, и снова перед ней проходил поезд с государем императором, дул ветерок, и они, юные гимназистки, пели величественные слова в честь великого властителя всея Руси… Эти сумасшедшие сочетания чувств знакомы и нашему поколению вечных
Я не знаю точно, когда бабушка гимназисткой участвовала во встрече государя императора, но вполне возможно, что это было в 1914 году… Наверное, это было 3-го июня, до начала Первой мировой войны оставалось чуть меньше двух месяцев, а вместе с ней – и до конца всей довоенной России (эта война длилась 4 года 3 месяца и 10 дней (с 1 августа 1914-го по 11 ноября 1918-го).
Я нашел в интернете описание этого дня в дневнике самого Николая Второго!
Вот что пишет об этом дне посещения Кишинева сам самодержец:
3-го июня. Вторник. 1914 год
Простояли полночи на месте и прибыли в Кишинев в 9 жарким утром. По городу ехали в экипажах. Порядок был образцовый. Из собора с крестным ходом вышли на площадь, где произошло торжественное освящение памятника Имп. АлександруIв памятьстолетия присоединения к России Бессарабии. Солнцепекло сильно. Принял тут же всех волостных старшин губернии. Затем поехали на прием к дворянству; с балкона смотрели на гимнастику мальчиков и девочек. Оттуда был красивый вид на окрестность города. Па пути к станции посетили земский музей. В час 20 мин. уехали из Кишинева.
Что-то нетривиальное происходит с проникновением в нашу жизнь интернета. Чем шире он расправляет свои легкие крылья, тем больше мы владеем миром в его пространственных и временных, вещественных и духовных плоскостях.
Возможность узнать, какой день был почти сто лет назад и как было жарко в тот день… Это нечто большее, чем просто огромная электронная энциклопедия. Это шанс реально владеть миром, таким, каков он есть, и каков он был, и каков он будет.
Всю жизнь мы устанавливаем себе мнимые пределы, лимиты, ограничения. Зовите эти мрачные столбики как угодно. На них развешаны таблички: «Этого мне не понять», «Это не для меня», «Этого мне не нужно», «Это мне неинтересно»… Я пытаюсь их ломать, наотмашь, нещадно ломать эти пределы.
Пусть я капля, недолговечная и нестойкая. Пусть паучки надежнее зацепились за свои паутинки. Но позвольте мне владеть миром, пусть только на тот самый, стремительно срывающийся в бездну миг!
Глава четвертая
Как я изобрел формулу бессмертия
Все мы, конечно, являемся неповторимыми в своей уникальности индивидуумами, которых смерть стирает ластиком неизбывно и безвозвратно. Но что если применить спокойный рационализм? Ведь если большая часть окружающего нас мира является иллюзией (вы не будете настаивать, что фильмы на экране материальны или что солнце на горизонте прямо-таки погружается в море, как утверждают наши усталые глаза?), почему бы не создать иллюзию вечной жизни или, по крайней мере, присутствия близкого человека, с которым можно продолжать общаться вне зависимости от того, жив он или нет и, более того, хочет он того или нет.
Извольте получить бизнес-план, который я вам дарю, потому что не хочу со всем этим возиться (мне и так хватает моей обычной писательской деятельности, в процессе которой я создаю достаточное количество иллюзий). Осуществив этот бизнес-план, вы станете важнее, чем Билл Гейтс, и, возможно, вам поставят большой и толстый памятник еще при жизни.
Нынче ведь программистов развелось больше, чем всех других «истов». Их больше, чем коммунистов, гомосексуалистов, и скоро даже станет больше, чем пофигистов, число которых настолько огромно, что трудно его сосчитать даже с малой долей правдоподобности.
Если вы сами не программист (что тоже еще случается, хоть и редко), то отдайте идею вашему другу, брату, свату, соседу, кому угодно, потому что мир сейчас полнится программистами, как некогда полнился атеистами, анархистами и пародистами.
Современный уровень коммуникаций позволяет нам общаться с близкими и друзьями через интернет, даже видя их живое изображение и обмениваясь с ними мыслями посредством звука.
Годами мы можем не видеться с людьми в общепринятом физически-пространственном смысле, однако чувствовать их присутствие ничуть не в меньшей мере, как если бы они были с нами в одной комнате.