Тысячелетие России. Тайны Рюрикова Дома
Шрифт:
Однако великой княгине Анастасии не суждено было увидеть эти росписи. 11 марта 1345 г. она умерла, перед кончиной приняв монашеский постриг. Ее похоронили в стенах церкви, об украшении которой она так заботилась.
Великий князь женился вторично — на Евпраксии, дочери одного из смоленских князей, Федора Святославича.
Но брак оказался недолгим. Как писали позже, «…великую княгиню на свадьбе испортили: ляжет с великим князем, и она ему покажется мертвец». Не прошло и года, как великий князь приказал отправить княгиню обратно к отцу.
Случай скандальный! Во времена Киевской Руси подобный поступок был бы расценен
Но появилась другая проблема. Тогдашняя Православная церковь отрицала развод как явление — кроме доказанных случаев прелюбодеяния. Но, как мы знаем, это был не тот случай. Более того, по тогдашней церковной практике не могло быть третьего брака как такового, вне зависимости от причин. И митрополит Феогност был решительно против.
Казалось бы, ситуация тупиковая. Но Семен Иванович чувствовал в себе силы менять даже церковные правила. И тогда он задумал не просто свадьбу, а свадьбу-покаяние. Он прекрасно знал, что все его неурядицы (отсутствие наследника) и несчастья Москвы (ее частые пожары) народная молва приписывает каре за душегубство его отца, расправившегося с Александром Михайловичем Тверским и его сыном Федором. И тогда он сватается к… тверской княжне Марии, дочери Александра Михайловича Тверского! Возможно, Семен Иванович имел и другие виды — допустим, предполагалось, что со временем его наследники объединят на законных основаниях оба враждующих княжества в одно.
Интересная деталь — сватом в Тверь отправляется московский боярин Андрей Иванович Кобыла, прямой предок по мужской линии династии Романовых.
Тверские князья не смеют перечить великому князю (а может, в душе и рады такому обороту). Но остается еще митрополит Феогност. Потому свадьбу назначили и отгуляли в 1347 г. в его отсутствие. Митрополит страшно гневался (или делал вид), но официально простил великого князя только после того, как тому удалось испросить прощения сначала у патриарха Константинопольского.
Трудно сказать, что чувствовала княжна Мария, выходя замуж за сына человека, погубившего ее отца и брата. Тем не менее у супружеской пары рождаются сыновья: Даниил, Михаил, Иван, Семен. В их именах переплетались история Москвы и Твери. Злые языки говорили: недостает лишь Александра.
Но видно, злой рок не отступил от Семена Ивановича. Первые двое сыновей умирают во младенчестве. Но вот маленькому Ивану Ивановичу исполняется четыре года, Семену Ивановичу — два… Казалось, судьба решила сжалится над великим князем.
Но только казалось. Ибо когда еще гуляли свадьбу, на другом конце Европы, в Марсельском порту, несколько моряков умерло от страшной болезни под названием «черная смерть» или же «чума». Та пандемия была особенно ужасной — шагая по планете со скоростью тысяча километров в год, она уничтожила, по подсчетам, 300 миллионов человек (в Европе — около 25 миллионов человек). А в 1353 г. чума дошла и до Московского Кремля.
Все произошло ужасно быстро: 11 марта умер митрополит Феогност — первый московский митрополит. Спустя неделю скончались дети великого князя, Иван и Семен. А 26 апреля 1353 г. почил
Объединение Московского и Тверского княжеств было на время отложено. Великая княгиня Мария Александровна проживет долгую жизнь, переживет даже внучатого племянника Дмитрия Ивановича Донского и уйдет из этого мира в 1399 г. Но была ли она рада своему долголетию?..
Глава 9.
ДМИТРИЙ ДОНСКОЙ И РАДОНЕЖСКИЙ СТАРЕЦ
На памятнике «Тысячелетие России» великому князю владимирскому Дмитрию Ивановичу Донскому предоставлено одно из самых почетных мест: на самом верху, у «державного яблока», по левую руку от самого Рюрика. Выше Дмитрия — только сама Россия.
Дмитрий стоит, преисполненный собственного достоинства. Правой ногой он попирает какого-то «поганого татарина», а в левой руке у него бунчук с полумесяцем — очевидно, отобранный у того же «поганца». Образом поверженного врага авторы монумента хотели подчеркнуть выдающуюся роль князя Дмитрия в освобождении России от татарского ига. Правда, невольно закрадывается вопрос: почему бунчук в руках у Дмитрия, а не попран, подобно его бывшему хозяину? Ведь аллегорически это можно истолковать и так, что Донской перенимает эстафету у обессилевшего сына степей…
Следует сказать, что авторам монумента пришлось изрядно покривить против истины, ваяя образ Донского-освободителя. Практически каждый школьник знает (хотя в процессе обучения на этом не акцентируется внимание), что вскоре после блистательной победы на поле Куликовом татарский хан Тохтамыш разграбил и сжег Москву, заставив победителя татар князя Дмитрия бежать из столицы, а действительное освобождение от ига было отложено на более позднее время. Как с горечью заметил Н.М. Карамзин, «…Димитрий,,, дерзнул на битву с ханом. Сей герой не приобрел почти ничего, кроме славы…».
Чтобы понять, почему случилось именно так, а не иначе, нужно пристально вглядеться в прошлое, отстоящее от нас на несколько столетий. И обратиться не к самому Куликовскому сражению, детальнейшим образом описанному в многочисленных научных монографиях, художественных книгах и статьях, но непосредственно к историческим событиям, предшествующим Куликовской битве, а также событиям, произошедших сразу же после оной.
…С момента Батыева нашествия власть в Северо-Восточной Руси монопольно удерживала ветвь Ярослава Всеволодовича. Все великие князья владимирские — потомки Ярослава Всеволодовича (правда, по линиям разных его сыновей — Александра, Андрея и Ярослава). Из них первенство держали потомки Александра Невского, чаще других получавшие в Золотой Орде ярлык на великое княжение — и понятно, что наследникам Батыя было не резон вручать ярлык нелояльному к их власти князю. Александровичи же не одно поколение верой и правдой служили золотоордынским ханам: сам Александр Ярославич был побратимом Сартака, сына хана Батыя; внук Александра Юрий Данилович даже удостоился чести взять в жены ханшу Чингисовых кровей, сестру хана Узбека Кончаку; о заслугах Ивана Калиты в деле приведения русских князей к ордынскому порядку и говорить нечего.