Тысячелетняя ночь
Шрифт:
Господ окружали слуги, блистающие панцирями и оружием, видно было, что путники могли постоять за себя.
Тесно прижавшись друг к другу и едва дыша от волнения, мальчики смотрели на них, не сознавая собственного убожества, ещё более разительного вблизи господской роскоши и блеска. Братья так и остались бы незамеченными, но конь горбатого юноши, поравнявшись с развесистым кустом, из-под которого они выглядывали как из норки, вдруг захрапел и подался в сторону: блестящие огоньки ребячьих глаз показались ему подозрительными.
— Что там такое, Эгберт? — вскричал
— Ей богу, — воскликнул он высоким резким голосом, — в жизни не видал двух борзых щенят более похожих друг на друга, чем эта пара!
Наклонившись с седла, горбун минуту внимательно рассматривал застывших от неожиданности детей.
— Пет, — сказал он, вдруг выпрямляясь, — спрячь-ка эту дичь в мешок, я устрою с ними дома кучу весёлых выдумок, — и, не интересуясь тем, как будет выполнено его приказание, поскакал дальше.
В смертельном ужасе ребята как зайцы кинулись в лес и лишь после долгих поисков слуги наткнулись на одного из них, забившегося в дупло старой ивы над ручьём.
— Дрянь этакая, счастья своего не понимает! — ворчал озлобившийся от долгой беготни Пет и, грубо вытащив мальчугана из дупла, толкнул его так, что он жалобно вскрикнул и заплакал. Тотчас же кусты зашевелились, из них выскочил Гуг и со сжатыми кулаками кинулся на Пета.
— Пусти Улла! — воинственно закричал он. Но тут второй слуга проворно обернулся, ухватил его за шиворот и ловко накрыл сеткой для ловли птиц.
— Так-то спокойнее будешь. — смеялся, затягивая петли. — Не хочешь брата бросать? Молодец. Смотри-ка, Пет, чем не соколёнок? О, чёрт!.. — крепко ударив пленника, он замахал рукой: «соколёнок» умудрился хватить его зубами за палец.
Слуги быстро нагнали неторопливо ехавших господ. Старший из путешественников оглянулся на болтавшуюся за их сёдлами живую добычу.
— Напрасно ты с этим связался, Эгберт, — промолвил небрежно. — Кто знает, чьи они? Мне не нужна ссора с их господином…
Горбун, лениво пожимая плечами, ответил:
— Чьи бы они, отец, ни были, кому какое дело до пары щенят? Мало их, что ли, плодится в любой деревне…
А как к этому относятся сами похищенные, их родители? Такая «странная» мысль не пришла, да и не могла прийти в голову благородным рыцарям. Разве считаются с горем собаки, если господину понравились её щенки?
«В те времена белка могла перейти всю Англию с запада на восток, нигде не спускаясь с зелёных ветвей на землю, так велики и густы были леса», — писал древний летописец.
И это не было большим преувеличением — лес тянулся бесконечно. Лошади шли и шли мерным шагом, и за сёдлами рослых слуг качались две маленькие детские фигурки. На привалах мальчикам развязывали руки. Остерегаясь острых зубов одного из «зверьков», Пет протягивал им по куску хлеба и по кружке воды — тем заботы о пленниках кончались.
— Перестань, — говорил он, — всё равно убежим, я придумаю — как.
— Ты придумаешь. — доверчиво соглашался другой.
Потом они засыпали, и во сне медленно высыхали полосы слёз на щеках Улла. Веки Гуга под нахмуренными бровями были всегда сухи.
Наконец пасмурные объятия леса разжались и освобождённая дорога направила свой проворный бег по полям, желтевшим копнами не убранного ещё хлеба. В этом месте звонкая речка Дув, приток полноводного Трена, описывала большую дугу, обходя группу убогих хижин деревушки Локслей. Дальше скалы сжимали реку, она сердито вскипала в крутых берегах и швыряла клочья пены на спускавшиеся к воде каменные уступы.
Дорога, покинув поля, извиваясь, взбиралась по этим уступам и на самой вершине круто обрывавшейся скалы подходила к высокой каменной стене. За ней был угрюмый замок под красной черепичной крышей. Отсюда, сверху, в голубоватой дымке лесов, за сверкающей излучиной реки бедная деревушка казалась беззащитной. Замок же, весь сжатый, подобранный, ощетинившийся зубцами и башнями, был похож на хищного ястреба, готового и напасть и отразить любой удар. Едва подъехали к нему запылённые путники, как громкий звук трубы, требовательный и нетерпеливый, возвестил об их прибытии. Сторожевой воин в угловой башне громко закричал, взмахнул руками, и по стене тотчас забегала стража, тяжёлый подъёмный мост отделился от стены и, громыхая цепями, лёг поперёк глубокого, наполненного водой рва — кованные железом ворота, толстые, как коридор, впустили всадников во внешний двор, другие, ещё более массивные и крепкие, — во внутренний, к самому замку.
Привратник низким поклоном приветствовал господ и, пропустив их, удивлённо тронул одного из всадников за рукав.
— Что за странную добычу привезли вы, Джим?
— Новая забава молодого господина, — пожал тот плечами, — щетинятся, как ежи, особенно вон тот. Зверята и есть: не знают даже названия места, в котором их поймали. А этот — мало что не откусил мне палец. Видал? — нагнувшись с седла, слуга продемонстрировал «боевую» рану.
— Родителям — два лишних рта со счёта долой, — деловито заметил привратник. — Дома-то поди и коры толчёной им по весне не хватало. — А насчёт пальца посочувствовал: — Зубы им молодой барон скорёхонько укоротит!
Таковы были первые слова, приветствовавшие мальчиков в новой жизни.
Тем временем весть о приезде господ разнеслась по замку. Тоненькая девочка с сияющими радостью голубыми глазами вдруг появилась в распахнутых дверях. С весёлым восклицанием барон Локслей соскочил с лошади, а она, смеясь и путаясь в длинном платье, сбежала с высокого крыльца и бросилась ему на шею.
— Я слышала, — повторяла она, — я давно слышала твой рог, ещё в лесу, а няня Уильфрида мне не поверила, и я… А это что такое, отец?