Тысячу раз умереть

Дабар Михаил

Моя бабушка, мать моей мамы, умерла, когда мне было двенадцать. Я ее очень любил. Моя мама всегда пыталась держать меня под контролем, следила за тем, чтобы я делал уроки, вовремя ложился спать, чистил зубы и протирал ботинки перед выходом на улицу. Бабушка же говорила, что жесткое расписание убивает личность. Поэтому я любил ее и поездки к ней в деревню. Там не было этого строгого маминого регламента. Не нужно было мыть за собой посуду и учить английский в свободное время. Я мог загорать, гонять соседских кошек или играть в войнушку сам с собой. Маленькие дети легко находят себе занятие, если оставить их одних. Бабушка этому не препятствовала. Она поливала помидоры

и огурцы, собирала яблоки, ухаживала за цветами, кормила скотину, в общем, занималась всем тем, чем занимаются бабушки в деревнях. А я занимался своими детскими делами. Встречались мы только за столом, чтобы пообедать или поиграть в карты.

Поэтому, когда ее увезли в больницу с сердечной недостаточностью, я испугался. До этого я так пугался только в той истории с кузнечиком. Здесь же я боялся, что она от меня уйдет и очень сильно этого не хотел. Но, как говорила моя бабушка: «У человека есть свои планы, а у бога свои».

Я не плакал. Мама плакала, а я нет. Почему? Не знаю. Может быть, потому что не хотел осквернять слезами ее память. Она часто повторяла, что крокодиловы слезы удел слабаков. Но я думаю, что не плакал по другой причине. Я готовился. Впервые в жизни я собирался заглянуть в память человека и узнать о его чувствах. До этого я пробовал кузнечиков, сбитых кошек, мертвых собак, птиц. Была даже свинья. Бабушка зарезала ее к зиме. Но все эти смерти ничем не отличались друг от друга. Животные испытывали ужас, примерно одинаковый. Никто из них не хотел умирать. Только свинья задавалась вопросом, почему кормившая ее столько времени женщина теперь причиняет ей такие страдания. Все остальные были сосредоточены на своих эмоциях и ощущениях в последние несколько минут жизни. Теперь же я собирался прикоснуться к человеку.

Нужен был подходящий момент. Из морга ее привезли домой, где по традиции гроб с телом должен был простоять сутки. Не знаю, кто придумал такие традиции, но глядя на желающих попрощаться с бабушкой людей, я все больше сомневался, хочу ли я знать ее мысли в последние минуты ее жизни.

«Если у тебя есть к чему-то талант, используй его» – так она говорила. Кто бы мог подумать, что я буду об этом размышлять стоя у ее мертвого тела. Сказать честно, я немного боялся. Это можно было сравнить с походом к зубному, когда ты знаешь, что тебя ждет неприятная процедура, но все равно идешь на нее. Потому что надо.

В тот момент я знал, что это будет неприятно. А еще я боялся, что мама что-то заподозрит. Но, видимо, ее, сидящую возле тела, ничуть не смутило, что внук хочет попрощаться с любимой бабушкой, держа ее за руку. Она прослезилась. А я в этот момент видел то, зачем пришел.

Ощущения были странными. С одной стороны, очень сильно болело все тело, особенно ноги. С другой – было четкое понимание, что это ее последние часы. Я лежал в палате, надо мной висела капельница, пахло лекарствами, а рядом стояла моя мама.

– Мам, – сказала она.

– Помолчи, Маша, дай мне сказать, – сказал я голосом бабушки.

Мама наклонила голову в знак согласия и заплакала.

– Хватит. Реветь будешь, когда я умру. Сейчас я пока еще жива.

Мама закивала, продолжая плакать. Бабушка взяла ее за руку.

– Это должно было случиться, рано или поздно. Сколько таблеток не пей, все равно дольше, чем тебе бог отписал, не проживешь.

– Я знаю, но…

– Все, тихо. Послушай на счет Эрлика…

– Его зовут Эдик…

– Это твоего отца звали Эдик, царство ему небесное. А его зовут Эрлик, у него так в свидетельстве о рождении написано.

– Мам, я все знаю.

– Ну ка цыц, я тебе сказала.

Сразу видно, вся в отца, – она погладила дочь по руке. – Успокоилась?

Мама кивнула.

– Про Эрлика. Не мешай ему общаться с отцом. Костя хороший человек, просто вы друг другу не подошли.

Мама перестала плакать и выдернула руку из руки бабушки.

– Не подошли? Да он же нас не замечал. Работа, работа, работа. Я его видела только вечером, когда он домой приходил.

– И кто он теперь?

– Козел.

– Дура ты, Маша. Доктор наук, член РАН. Ты думаешь, это так легко дается?

Мама всхлипнула.

– Он работал ради вас с сыном, а ты ему только скандалы закатывала.

– Откуда ты…?

– Знаю, Маша, знаю. Приезжал он.

– Когда?

– Когда ты к нам с Эрликом вернулась. Ты же его тогда даже слушать не захотела. Он к нам с дедом и поехал. Просил с тобой поговорить, рассказал все, как много работает, и все ради вас. А ты… Ох, – она схватилась за грудь.

– Мам?

– Нормально.

Она соврала. Я чувствовал, как ей тяжело дышать, словно на грудь кто-то положил валун весом в тонну.

– Эрлику с отцом общаться не мешай, – продолжила бабушка.

– Он Эдика даже за сына не считает.

– Чушь не неси. Не считает? А подарки кто ему шлет на каждый день рожденья? А письма кто на новый год пишет?

Мама отвернулась. Ей было стыдно.

– Хоть бы дала ему с сыном повидаться.

– У него есть свои сыновья.

– А этот что, ему не родной? Какая же ты дура, господи. Кто ж тебя такой воспитал. А черт с тобой, – она махнула рукой. – Живи, как знаешь, только сыну жить не мешай.

– Я и не мешаю.

– Вижу я, как ты не мешаешь. У ребенка до сих пор ни одного друга нет. Все, иди отсюда. Устала я. Завтра придешь.

На следующий день мама не пришла. Бабушка умерла через два часа после ее посещения. Это был их последний разговор.

Но это было не все, что я увидел. К своему удивлению я обнаружил, что мое зрение не ограничилось последними часами. Я видел все сколько-нибудь значимые события в ее жизни. Первый поцелуй, первое сентября в первом классе, знакомство с моим дедом. Есть такое выражение: вся жизнь пронеслась перед глазами. Думаю, в нем есть некая доля истины. Человек перед смертью вспоминает все, что было ему важно или дорого в течение всей жизни, каждое событие или сцену до мельчайших деталей. Человек умирает, а перед смертью у него перед глазами проносится вся его жизнь. И я эту жизнь вижу.

Именно поэтому я не верил моей маме, когда она ругала моего. Воспоминания бабушки говорили об обратном. Когда я сказал маме, что собираюсь уехать учиться в Питер, она сопротивлялась только для вида. Видимо, тот разговор хотя бы чуть-чуть, но все же ее поменял.

Поэтому я и работаю в морге. Мне кажется, теперь моя мотивация понятна. Здесь много мертвых людей, а у каждого человека есть своя история и я в эти истории заглядываю. Многим может показаться, что это отвратительно, словно я влезаю в чью-то личную жизнь, как назойливый папарацци влезает в дом скандальной голливудской звезды, чтобы узнать, с кем она спит. Но у меня есть оправдание. Я никому и ничего не рассказываю. Даже если бы хотел, я бы не смог ничего рассказать. Меня бы сразу приняли за психа и отправили в сумасшедший дом. А я туда не хочу. Там много странных людей и они сильно шумят. А я не люблю шум. В морге намного лучше. Здесь тихо, а мертвые, пусть и без согласия, рассказывают мне свои истории. К тому же, я будущий психотерапевт. Заглядывать в головы это моя профессия. Пусть и не совсем традиционным способом.