Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I

Акройд Питер

В другом письме Генрих убеждал возлюбленную, что «ничего на свете так не желает, как встречи с тобой; ведь нет в мире радости большей, чем быть рядом с той, кого горячо любишь». Как же мягко отказать великому и могущественному королю? Анна отправила ему бриллиант, украшенный изображением леди на своем корабле. Девушку бросало из стороны в сторону на бурных волнах, однако бриллиант символизировал непоколебимое и твердое сердце.

Екатерина оказалась отодвинута на задний план. После соглашения с Францией отпала необходимость снискивать расположение ее племянника Карла V. Когда трое из ее испанских фрейлин пожаловались на то, что Генри Фицрою, незаконнорожденному сыну Генриха, был дарован титул герцога, их удалили от двора. Уолси вскрывал и прочитывал письма Екатерины. Кардинал или сам король тайком приставили к ее свите шпионов. Уолси настоял, что его присутствие необходимо при

любой аудиенции между королевой и делегатами Карла. Неудовольствие Генриха, впрочем, не распространялось на дочь, которой, возможно, еще предстояло стать королевой Англии. У Марии был теперь свой двор с более чем тремястами слугами; за обедом она могла выбирать из тридцати пяти разных блюд. Она занималась охотой, в том числе соколиной, играла в карты и кости.

Конечно, всегда существовала возможность родить сына. Справедливо предполагать, что поначалу Генрих намеревался сделать Анну своей любовницей, однако после первых порывов безрассудной страсти решил, что она должна стать его женой. Анна Болейн в качестве невесты могла обеспечить будущее королевской династии. Без сына же, как Генрих утверждал чуть позже, королевство бы объяли «смута и злосчастья». Его сомнения по поводу союза с Екатериной Арагонской были, безусловно, истинными. Им не руководила одна лишь слепая страсть к Анне Болейн. Если он женился на Екатерине вопреки запрету вступать в связь с вдовой брата своего, как гласит Книга Левит, то, возможно, он действительно накликал на себя проклятие. Теперь его долгом было добиться признания первоначального разрешения на брак недействительным, чтобы он мог впервые заключить брак по всем правилам. Папа римский не мог да и не должен был пренебрегать богоданным законом, установленным в самой Библии. Совесть короля была серьезным вопросом; Генрих использует это слово во многих из своих писем как способ самооправдания перед Богом. Однажды он заявил, что совесть есть «высший и наиглавнейший суд, мерило воздаяния и справедливости». Он знал, что был прав.

Таким образом, весной 1527 года Генрих предпринял первую попытку убедить папу Климента VII аннулировать брак с Екатериной. Жене он сообщил, что лишь изучает вопросы, поднятые некоторыми адвокатами и богословами. В этот момент она расплакалась и поклялась, что ее брачный союз с принцем Артуром никогда не был официально узаконен. Она прекрасно понимала, к чему все идет. В мае 1527 года Уолси призвал короля предстать перед ним и архиепископом Кентерберийским, чтобы обсудить статус его брака. Это был постановочный маневр, поскольку король уже распорядился, чтобы кардинал объявил союз с Екатериной недействительным. Однако, будучи папским легатом, Уолси не мог принять такое решение, не представив вопрос папе. Он прервал рассмотрение дела и объявил, что ему необходимо навести больше справок. Этим ознаменовалось начало всех тех бед, которые в конечном итоге привели к разрыву с Римом.

Уолси не был до конца уверен в том, кто является невестой короля. Он полагал, что это будет дипломатический брак – возможно, с кем-то из французского королевского дома. Анна Болейн казалась ему всего лишь очередным увлечением короля. И вот в этот раз Генрих скрыл свои истинные намерения от Уолси; воспользовавшись отсутствием кардинала, отбывшего с дипломатической миссией во Францию, король отправил одного из своих секретарей в Рим с проектом папской буллы, разрешающей королю брак с другой, неназванной женщиной, с благословения и санкции церкви. Секретарю король сообщил, что все должно оставаться в тайне, «дабы избежать козней со стороны кардинала или кого бы то ни было». Это многозначительное упоминание главного королевского министра подразумевало, что их первоначальным близким отношениям пришел конец. Генрих начал привлекать ученых и богословов для исследования всех прецедентов и печатать трактаты, отстаивавшие его позицию. В определенный момент в 1527 году началась работа над сбором и обобщением аргументов в пользу развода; Генрих назвал эту серию доводов Liber noster, или «Наша книга».

За этим последовал процесс бесконечных фальстартов, тщетных надежд, запутываний вопроса и проволочек, сбивших короля с толку и лишивших его присутствия духа. Екатерине Арагонской удалось поставить в известность своего племянника Карла V об опасностях сложившейся ситуации. В мае войска Карла подвергли Рим варварскому разграблению, а папа фактически стал узником замка Святого Ангела. Если сам понтифик находился во власти Карла, то каковы были шансы успешно уладить вопрос с браком тетки императора? Бракоразводный процесс теперь стал частью более масштабных действий.

В мае 1527 года юная принцесса Мария танцевала

перед отцом на торжественном ужине. Движения церемониальных танцев всеми воспринимались как своего рода аллегория, а финальный реверанс был жестом «благоговейного страха, любви и почтения». В следующем месяце король официально отрекся от супружеского ложа; испанский посол, несомненно проинформированный самой Екатериной, признался, что король «заявил ей, что они жили в смертном грехе все эти годы, проведенные вместе». Она разрыдалась, а Генри пытался успокоить ее, говоря, что все в конечном итоге обернется к лучшему. Он умолял ее сохранить все в тайне, но было уже слишком поздно. Слухи о расторжении брака скоро разлетелись по всему королевству. По словам посла, королевский развод «приобрел такую же огласку, как если бы о нем объявил городской глашатай». Народ, разумеется, встал на сторону королевы, с которой обошлись несправедливо, и отказывался верить, что король способен упорствовать в столь «нечестивых» деяниях. Королева тем временем сохраняла свой статус при дворе и сидела подле мужа во время торжеств и церемоний, улыбаясь и излучая, как казалось, жизнерадостность. «Прекрасно видеть ее храбрость, – говорил герцог Норфолк, – кажется, ничто не может ее устрашить».

Вопрос королевского брака без конца обсуждался в Риме. Папа Климент сослался на незнание канонического права одному из послов Уолси, на что тот ответил, что весь свод канонических законов заперт в душе его святейшества. «Возможно, это так, – сказал папа, – но, увы, Господь забыл дать мне ключ от этого хранилища». Тем не менее к концу 1527 года, после долгих промедлений, он наконец дал согласие на то, чтобы кардиналы Уолси и Кампеджио изучили все факты и вынесли вердикт без возможности обжалования. Кампеджио был выбран потому, что являлся вторым и младшим папским легатом по делам Англии. Уолси безотлагательно написал ему и попросил поспешить с приездом из Рима. «Надеюсь, – говорил Уолси, – все будет исполнено согласно воле Божьей, желанию короля, спокойствию королевства и нашей чести, с чистой совестью». Затем он зачеркнул последние три слова. У кардиналов церкви совесть всегда была чиста. Папа, по-прежнему находясь в плену у Карла, дал Кампеджио указание как можно дольше затягивать дело, чтобы вердикт по королевскому браку никогда не был вынесен. Кардинал согласился и стал не спеша строить планы поездки в Англию.

В начале 1528 года Анна Болейн отправила Уолси письмо, где благодарила его за «труды и хлопоты, которыми вы утруждали себя денно и нощно ради моего блага». Во втором письме она утверждала, что «из всех живущих ныне я как никто обязана, после его милости короля, любить и служить вашей милости». Очевидно, что в их общих планах с Генрихом было сделать ее королевой. Однако в реальности не все оказывалось тем, чем представлялось. Через три месяца после своего прибытия в Англию Кампеджио доложил в Рим, что кардинал «в действительности не благоволит этому союзу»; он «не осмеливается открыто это признать и не может никак помешать делу; напротив, ему приходится скрывать свои чувства и притворяться, что охотно исполняет желания короля».

В личных беседах с Кампеджио Уолси просто пожимал плечами. «Мне приходится угождать королю, – сказал он ему, – какими бы ни были последствия. Со временем найдется решение». Возможно, Генрих начал подозревать Уолси. В тот период он стал показывать письма своего главного министра другим членам Королевского совета, среди которых был и отец Анны Болейн. Уолси все глубже затягивало в ловушку, из которой он никогда не сможет выкарабкаться. Как-то раз, в 1528 году, окружающие стали свидетелями, как король разговаривал с кардиналом, «бранясь и ругаясь», оставив его в расстроенных чувствах и смятении. Когда Уолси назначил новую настоятельницу одного из монастырей в обход протестам короля по поводу выбора кандидатуры, Генрих написал кардиналу гневное письмо в ответ на его извинения. «Ваше преосвященство, плохо обойтись с человеком, да и еще и покривить душой при этом – двойное оскорбление… а потому, ваше преосвященство, впредь не допускайте подобного по отношению ко мне, ибо пуще всех живущих я этого не терплю». Эти слова в общем смысле можно было трактовать как предупреждение.

Весной 1528 года королевская семья вместе какое-то время гостила в родовом поместье Уолси Титтенхенгер, возле Сент-Олбанса. Принцесса Мария вспоминала, что это были счастливые дни. Тем не менее в том же году сообщили, что брак между Генрихом и Анной Болейн был «доподлинно определен» и уже шли приготовления к свадьбе. Уолси тогда писал, что, если папа не подчинится желаниям и планам короля, «я предвижу погибель, бесчестие и крах всего величия и авторитета Святого престола». В этом, по крайней мере, он оказался прав.