Тюремная энциклопедия

Кучинский Александр

Новый виток в развитии идентификации произошел в середине прошлого века, когда в брюссельской тюрьме впервые принялись фотографировать осужденных преступников и вносить их в картотеку. Настоящую же революцию в криминалистике провел Альфонс Бертильон. Он предложил измерять подследственных (существовало одиннадцать различных измерений), брать отпечатки пальцев и ввести «словесный портрет».

Ч. Ломброзо, работая врачом в одной из тюрем Италии и создавая психологические портреты заключенных, одним из первых отметил автобиографичность наколок. Наблюдения итальянского криминолога вошли в его знаменитый альбом уголовных типажей. Ломброзо считал, что по нательным

узорам (впрочем, как и по всем человеческим деяниям) можно судить о личности их владельца.

Толкование татуировок становилось для полиции обычным инструментом в борьбе с преступностью. Но мгновенной отдачи не было и был» не могло. На изучение нательной живописи требовались десятилетия, и к новому направлению постепенно охладели. Его отнесли к разряду кабинетных теорий. Полиция лишь регистрировала татуировки, относясь к ним, как к обычным особым приметам преступника. Каталогом пользовались, когда нужно было установить личность погибшего, идентифицировать или опознать преступника, объявить розыск и т.д.

Начиная с 30-х годов в Советском Союзе ситуация несколько изменилась. Татуировки были вынуждены изучать, потому что они стали своеобразным орудием уголовного мира. Ни в одной стране мира зэки не были настолько сине-фиолетовыми, как у нас (конкурировать с ними могли лишь японские якудзи или воины китайских триад). Корни этого феномена кроются там же, где и корни всей тюремно-лагерной субкультуры. Еще пять-шесть лет назад криминалисты из Америки, Германии, Франции скептически относились к каталогам татуировок и снисходительно отказывались от информационной помощи в этом вопросе.

Сегодня СНГ успешно проэкспортировало преступность в Западную Европу и США. В структурах криминальной полиции многих стран созданы «русские отделы», призванные бороться с «четвертой волной». В русских кварталах наступило время отстрелов, и полицейские чины все чаще натыкались на трупы с характерным нательным рисунком или на расписанного с ног до головы вымогателя, прошедшего «лагерные университеты» в России. Волей-неволей пришлось заняться изобразительным искусством блатного мира.

Всю информацию о татуировках МВД попыталось вложить в несколько иллюстрированных каталогов и рекомендации к ним. Это наследие издавалось, хранилось и использовалось под грифом «ДСП» – для служебного пользования. Лишь в начале 90-х годов несколько сотен татуировок стало достоянием неискушенных граждан, появившись в массовых изданиях благодаря творческому усердию российских офицеров-криминалистов Бронникова, Болдаева, Дубягина и др., изучавших нательную живопись десятки лет и имевших в своих частных коллекциях не одну тысячу рисунков и фотоснимков.

Распространение клейма на теле преступников началось по инициативе государственных органов много веков назад. Отличительный знак обычно наносился на лицо (у женщин – на грудь Или плечо) и мало чем напоминал произведение искусства. Скажем, на лбу российского каторжанина выжигался знак, в котором угадывалось слово «кат». Со временем уголовный клан помог сыскным структурам и сам стал метить своих представителей. В начале XX века татуировки получили распространение на Сахалине, в Петрограде, Москве, и в основном среди воров. Нательный рисунок имел скрытый смысл и указывал прежде всего на принадлежность к конкретной преступной группе. Это помогало быстро установить связь с вором своей масти.

Развитие нательной символики длилось почти полвека, и к 50-м годам блатной мир имел свои блатные законы татуировки. Тогда же утвердилось жесткое право на ношение определенного рисунка согласно статусу в тюремнолагерной

системе. Тело зэка превратилось в его личное дело, которое прочитать мог далеко не каждый. Шла регулярная борьба за достоверность символики, за чистоту нательной информации. «Самозванцы» строго наказывались, вплоть до членовредительства или опускания. За «симуляцию» лагерного авторитета могла последовать даже смерть. Блатари пытались защитить свои наколки от подделок, изобретая новые символы, не приметные, но обязательные детали рисунка.

Однако лагерная живопись не была догмой. Изобразительное творчество поощрялось, зэки с удовольствием наносили репродукции картин и фотографий, клялись на своем теле в любви и верности дамам, напоминали о мести за измену, благодарили страну и вождей за «счастливое детство» и т.п. Но существовали символы, за которые их владелец обязан был отвечать. Особенно блатари ненавидели приблатненных, тех, кто старается подражать или выдает себя за вора.

Многие молодые парни безо всякого тайного умысла в романтическом порыве выкалывали безобиднейшие на первый взгляд рисунки – обнаженных женщин, кошек, кинжалы и прочее. Они даже не пытались кого-либо копировать, а лишь придавались своим буйным фантазиям. Когда парни по капризу судьбы попадали в зону, то в первые же дни во время водных процедур их ждала неожиданность. Вначале им задавалась пара вопросов, затем следовало резюме: «Фраер облатованный». Оказалось, что татуировки до обидного точно напоминали воровские знаки различия. Объясняться с блатарями бесполезно. Получилось, что зря был клеймен…

Существует несколько способов нанесения татуировки в зоне. Лучшим и непревзойденным красящим веществом считается китайская тушь. Но долгие десятилетия она была недоступной для большинства зэков. На ранних этапах ИТУ использовали пасту для шариковых ручек или, на худой конец, тушь, приготовленную из сажи, сахара и мочи. Инструментом для введения красителя служила обыкновенная спичка, к которой нитками приматывались две-три швейные иглы. Если же игл в камере не было, использовались скобы тетрадей или книг. Их разгибали и затачивали о бетонный пол или стену. Более удачным инструментом считались медицинская игла или шприц, в которые можно было заправить тушь.

Самостоятельно татуировка наносилась редко: прибегали к помощи специалистов. Подобные услуги были не из мелких, и лагерный художник за свое мастерство брал относительно солидный гонорар. Вначале на коже набрасывался контур рисунка, затем приступали к «иглоукалыванию». Опытные спецы наносили татуировку без предварительной подготовки.

Позже стали использовать «трафаретную печать». На толстом куске картона рисовали утвержденный эскиз и утыкали его иглами. Трафарет прикладывали к телу и били по нему сверху. После этого в многочисленные ранки втиралось красящее вещество.

Любое искусство требует жертв. Нательная живопись также. Первое неудобство татуировки проявляется спустя несколько часов. Краснеет и вспухает кожа, усиливается боль, может повыситься температура. Если опасную инфекцию не занесли, болезненный процесс длится от нескольких дней до нескольких недель: каждый организм реагирует на инородное вещество по-своему. Но случалось, что вместе с иглами или тушью в организм попадали венерические заболевания или другая инфекция. Владелец татуировки попадал в санчасть. Доходило и до хирургического вмешательства, когда клейменому пациенту с диагнозом «гангрена» ампутировали конечность. В худшем случае он погибал от заражения крови. На свободе, вне зоны, подобные эксцессы случаются среди наркоманов.