У-3

Флёгстад Хяртан

Таково было первое важное задание Марвеля Осса на посту профсоюзного деятеля в алюминиевой промышленности. «Как и в любом нешуточном деле, — говаривал он, — все началось с анекдота». То-то был удар по нытикам, которые только и знали, что скулить и жаловаться на вред от загрязнения среды фтором и прочей пакостью. Пусть поглядят! И глазам инспекторов предстала картина сплошной радости и благоденствия. Марвель Осс и его апостолы потрудились на славу. Далеко позади они видели клубы пыли от делегации, которую посвященный в заговор водитель королевского автомобиля держал от них на почтительном расстоянии. А Мишлет с компанией созерцали через открытые окна мирный пейзаж цветущей долины, где листва резала глаз яркой зеленью, где булькали веселые

ручьи и вся восхитительная природа вторила их веселью, а мычащие коровы и блеющие барашки улыбались высоким гостям ослепительно белыми зубами.

Что, кроме удовлетворения, могло вызвать такое зрелище? Гости видели своими глазами. Видели, что все хорошо. Клубы дыма над их заводами, стелясь по склонам, несли сплошную благодать отсталым горным теснинам.

А где-то впереди неутомимый Марвель Осс перебегал от дерева к дереву, тряс ветки, пинал стволы, влезал на качающиеся кроны, поторапливал помощников, нервно озирался, проверяя, не догоняют ли пыльные облака, и снова пускался бежать — потный, тяжелый, язык на плече. Казалось, для него нет разницы, чем за сучья хвататься — руками или ногами! Не иначе этот Марвель Осс — первая обезьяна, произошедшая прямо от человека, годами говорили местные жители после начальственного визита.

* * *

Он спал. Похоже, что уснул и видел сон. Но церковные колокола упорно пробивались в сновидение. Дон-дон-дон-дон! Вечерняя молитва, или месса, или последнее помазание правления фирмы «Ордал or Сунндал Верк». Алф Хеллот не знал ответа. Но он чувствовал удары колоколов. Они били по голове. Добивали его, не давая встать. Алф Хеллот по-прежнему лежал плашмя поперек кровати. Похоже, он спал. На свете нет ничего горячее жидкого кофе. Но воздух в номере был горячее.

Он сел. Церковные колокола переместились внутрь головы. И продолжали бить. Он протер глаза. Они увидели над изголовьем изображение пестрой сказочной птицы. Она сидела неподвижно, глядя, как он одевается. Нарисованная на куске коричневой коры, одетая в красные, синие, зеленые и оранжевые перья. Если она умела летать, то у Алфа Хеллота отросли крылья. Он спустил с кровати ноги. Увидел полоску света над дверью и вышел под ней в коридор. Колокола угомонились.

В вестибюле внизу понурая старая женщина смотрела по телевизору передачу из Аризоны. Попугай в клетке под потолком ничего не говорил. Несколько молодых парней переговаривались по-английски. Один из них попросил старушку убавить звук. Она не отозвалась, тогда он сам повернул ручку. У стойки перед Хеллотом стоял рослый мужчина. Наклонясь вперед, он разговаривал с портье.

— Я американец.

— Я тоже. — Портье что-то писал.

— Я североамериканец.

— Я тоже.

— Я из Соединенных Штатов.

— Я тоже. Соединенные Штаты Мексики. Эстадос Унидос Мехиканос.

— Я не знал, что мы ровня. Я твой соотечественник.

— Но не я.

Попугай взмахнул крыльями и подпрыгнул, заставив клетку качаться. Портье вопросительно посмотрел на Хеллота, минуя взглядом мужчину, с которым разговаривал.

— Ты знаешь многих грингос? Иностранцев?

— Bastante. Хватает.

Хеллот положил на стойку газетный снимок Марвеля Осса.

— Этого знаешь?

— Quiz'as. Возможно.

Портье повернулся спиной и принялся перевешивать с одного крючка на другой ключи от номеров. Клетка с попугаем перестала качаться.

По пути в столовую Хеллот увидел парикмахерскую. PELUQUERO. Он остановился перед витриной, всматриваясь внутрь через буквы на стекле. Глянул на газетную вырезку, которую держал в руке. Мимо его ног вперевалку прошествовала курица. За стеклом и буквами полулежал на откинутой спинке кресла тучный мужчина; парикмахер повязал ему голову сеткой и принялся сушить волосы феном. Но этот клиент явно не был экзотическим в здешних краях скандинавом, задумавшим купить себе менее приметную внешность.

Столовая была полна людей. Людей, которые отказались от погони

за счастьем. Похожих скорее на охотников за сувенирами, чем на искателей счастья. Готовых довольствоваться воспоминанием о том, что они — или кто-то другой — некогда жили. Официант посадил Хеллота на свободное место у столика на четверых. Изучив меню, Алф выбрал энчиладас и такое, соус отдельно. Тостадо, масло, жареные бобы, испанский рис, кукурузные пирожки, на маленьких тарелках — сальса брава и гуакамоле, авокадо с луком, чесноком и силантро. Пламя, которое эти блюда зажгли во рту, было всего лишь запальным шнуром, вызвавшим взрывы в утробе. Повторные попытки Хеллота залить взрывчатку пивом плохо помогали. Голова грозила оторваться от туловища, пот крупными каплями катился с переносицы по щекам и смешивался с пищей, струился с густой шевелюры на шею. Хеллот увенчал трапезу стаканчиком кактусовой водки и почувствовал, что выдержал испытание огнем. Из столовой он вышел на пустынную улицу.

Над рыночной площадью нависла черная ночь, начиненная монотонным звучанием голосов, моторов, цикад и клаксонов. В том конце, где площадь неприметно переходила в пустыню, на фоне известняковых скал проступали очертания дерева сапоте. С остальных трех сторон площадь окаймляли одноэтажные глинобитные домики. Окна были закрыты ставнями, двери — железными шторами. Хеллот свернул в переулок и зашагал по отлогому спуску, где дома стояли поперек, как бы споря с выбранным им курсом.

Он без труда узнал кафе. «Aqu'i me quedo» оставалось единственным признаком жизни, который не поглотила темнота. Сквозь занавес в дверях на тротуар просачивался оранжевый свет. Подойдя к входу, Хеллот на фоне нестройного галдежа и гитары услышал высокий тенор:

La soledad americanaEs immensa, densa selvaAncha pampa y sabanaLa soledad americana.

Отпустив шнуры занавеса, Хеллот прошел к бару. От обилия посетителей рябило в глазах. Недаром в песне говорилось про безмерное американское одиночество, непролазные чащи, широкие степи и саванны. Впрочем, за гулом голосов Хеллот с трудом разбирал слова, к тому же певец так туго сплетал вместе «одиночество» и «Америку», что и не отделить одно от другого.

Женщина в платье цвета морской волны, с кружевным воротником и черной шалью по-прежнему сидела за кассовым аппаратом. Сидела с закрытыми глазами, будто спала, и не видела Хеллота. Но теперь за стойкой высился бармен на деревянной подставке. Алф Хеллот положил газетное фото Марвеля Осса на стойку между пивными лужицами и тарелочками с сальса брава. Бармен поглядел сперва вниз на снимок, потом на Алфика. После чего принялся протирать стаканы. Хеллот поместил рядом с Марвелем Оссом изображение Джорджа Вашингтона. Смятую по краям зеленую картинку с напечатанной по бокам портрета цифрой 50. Бармен внимательно рассмотрел оба лица и остановился на Джордже Вашингтоне. Одна рука его легла на зеленую бумажку. Пальцы медленно сжали в кулаке шелестящее изображение основателя республики. Оттопыренный большой палец указал вверх, где под потолком жужжал вентилятор. Туда же указал жест головой.

Засунув в грудной кармашек сложенное фото Марвеля Осса, Алф Хеллот прошел к лестнице в глубине кафе. У гитариста были длинные напомаженные волосы и темные очки; он отбивал высокими каблуками такт по доскам примитивной эстрады. Шагая вверх по лестнице, Хеллот услышал, как тенор выдает новый вариант припева:

La ciudad americanaRascacielos subiendoHonda calle, torre vanaDe la soledad americana.

Да, у одиночества американская громадность. Небоскребное головокружение, пучины улиц и башни суетности — таков американский город одиночества.