У-3
Шрифт:
Мы медленно пробирались по неровной местности. По колено в мокром снегу. Сквозь просвет в тумане мимо проплыл бледный серп дневной луны. Я видел, что Констанца то и дело включает счетчик Гейгера, но наушники явно не тикали. Ни ее радиоактивный слух, ни мой радарный глаз не помогали. Мы не видели ни Алфика, ни его стронциево-красных следов. Но туман был наполнен звуками, шагами, людьми. И текущей водой рек, водопадов, перекатов. Сверху, прерывисто махая крыльями, на нас спикировал бекас, производя блеющий звук хвостовыми перьями. Вышел из пике и снова взмыл вверх.
Я чувствовал печенкой.
Но нет, ко мне не приближались знакомые шаги. Справа пропал в тумане Хокон Фридтьофсен. Слева я все еще видел, как движется размытый силуэт Констанцы Хеллот.
Мокрые сапоги. Рыхлый снег. Мы топали дальше. Скрипели по снегу. Шлепали по грязи. Скользили по льду. Хлюпали по воде. Шуршали по вереску. Пробегали по камню. Все такой же плотной завесой стелился туман. Иногда его разрывали порывы южного ветра. Но тут же вновь опускалась завеса. Сгущаясь над снегом, туман полз на свидание с вечером. Дневной свет был глух и непроницаем, все звуки — приглушены.
Я поймал себя на том, что напрягся до предела.
Кажется, там что-то есть. Я сделал еще два шага. Что-то возникло передо мной, выросло из тумана. Сбросив внутреннее напряжение, я сделал еще один шаг.
Осторожно, трепетно приближался я к возвышающемуся силуэту. Подошел к фюзеляжу вплотную. Вошел в него. Прошел насквозь. За первым фюзеляжем — второй. За вторым — третий. Я пронизал их все. Причудливые сгустки тумана.
Видимо, я бежал. Остановился, тяжело дыша. Здесь снега не было, только мокрая прошлогодняя трава. Я вышел к озеру.
У моих ног кромку земли бесшумно подтачивал широкий поток талой воды.
— Алфи-и-к!
Констанца была где-то недалеко. Я не видел ее, но отметил, как глухо, словно из бочки, звучит ее голос.
Устье ручья было совсем рядом. Белые ласки ледника гладили выступающий в озеро мыс. Но возле устья лед расступился.
Я замер на месте, прислушиваясь, но никто не ответил Констанце. Еще один бекас спикировал на меня, жужжа и блея хвостом. Туман опять стал сгущаться. Принимая облик камней, голых деревьев, грузовиков, добровольцев в спортивной одежде, фюзеляжей, крыльев, самолетных хвостов. Силуэты надежды. Железные корпуса, небесные тела.
Констанца Хеллот позвала меня, и я откликнулся.
— Ты что-нибудь нашел?
Кажется, я наступил на ящик самописца прежде, чем разглядел его. Затем я увидел и другие вещи. Алфика явно разбросало на большой площади. Проник ли он глубоко в землю и слился с ней воедино, не знаю. Сам-то я выбрался на поверхность.
— Ты нашел что-нибудь? — Голос тонкий и тусклый. Саму Констанцу не было видно.
Я подобрал самописец и пошел на звук.
КОДА
22
Словом, 22 года — очень долгий срок. Майор Брурсон, мой добрый коллега по регулярным инспекциям, в частности в районах Викшё и Томасэльв, изменил, как ни странно, свои взгляды на политику безопасности и перешел из верховного командования на другую службу, в системе гражданской обороны. Вот какой это долгий срок — 22 года. Но недостаточно долгий, чтобы предавать гласности мое доброе имя и мои добрые дела. Я по-прежнему могу наблюдать политические боеголовки на все более совершенных радарных экранах. Нас не видно, но мы видим.
За 22 года можно также построить невероятное множество огромных отелей. Так, в Будё авиационная компания САС воздвигла гостиницу, в которой я насчитал не менее 16 этажей. Туда я и направился.
Но по пути я сперва заглянул в магазин Отто Коха. Меня ожидал жестокий удар. На месте рыбного прилавка стоял холодильник с мороженым филе и рыбными котлетами. За балыком надлежало отправляться в Рейне на Лофотенских островах или к черту на кулички. Так что я вышел без покупки, свернул на Морскую улицу и с почтением в душе проследовал мимо гостиницы «Нуррёна», воздержавшись, однако, от дегустации шведского стола.
Взяв в цокольном этаже САСовской гостиницы свежие газеты, я поднялся на лифте в бар под крышей. Я оказался первым в этот день клиентом. Плакат за стойкой извещал, что The Noise of the Planes Is the Noise of Freedom. Понятно: от самолетов столько же шума, как от свободы. Я сел у стойки в радарном свете и заказал «Полярный коктейль». Что дало повод бармену снисходительно посмотреть на меня и завязать следующий обмен репликами:
— Но ведь еще нет трех часов.
— Но уже без пяти двенадцать.
— Верно, без пяти двенадцать.
— Вот и спрашивается, — сказал я. — Как нам быть? Я знаю человека, который мог изменять время, мог парить высоко в воздухе и передвигать стрелки всех городских часов.
— Он двигал их вперед или назад?
Я сказал «вперед», но вряд ли бармен услышал мой ответ, потому что в эту самую минуту зашел на посадку перехватчик — кажется, теперь они называются F-16 — и гул свободы положил конец нашей беседе.
Заполучив с помощью жестов пиво, я раскрыл газету и просмотрел выводы в докладе Комиссии по расследованию. 22 года — долгий срок. Но наконец-то стало возможным сообщить, что действительно 13 мая во второй половине дня в снегу около хижины Гювасс был найден самописец (с ретроспектоскопом и интроспектоскопом). Моя фамилия предусмотрительно не упоминалась в этой связи. Никаких других следов самолета и летчика не было обнаружено. Иначе говоря, в распоряжении комиссии находились весьма скудные технические данные. Тем не менее она пришла к не слишком вразумительному выводу, что самолет вошел в нижний слой логосферы и сгорел от «плотности частиц в языковых фонемах», как было сказано на таинственном профессиональном жаргоне.