У алтаря (др. перевод)
Шрифт:
Гюнтер очень редко узнавал о проказах сестры. Дела заставляли его большую часть времени проводить вне дома, и он не мог сам заниматься воспитанием Люси. В общем, он относился к ней очень снисходительно и только тогда накладывал запрет на какое-либо желание сестры, когда оно могло чем-нибудь повредить ей самой. Любой запрет задевал самолюбие шестнадцатилетней девушки, считавшей себя совсем взрослой, но она уже успела убедиться, что если Бернгард сказал «нет», то ни просьбы, ни слезы не заставят его уступить.
— Нет, Люси, вы заходите слишком далеко. Я
Эта тирада была произнесена разгневанной гувернанткой, стоявшей в позе величайшего негодования перед своей воспитанницей. Достаточно было взглянуть на эту даму, чтобы убедиться, что она нисколько не похожа ни на одну из тех пансионских воспитательниц, о которых говорила Люси своему брату. Высокого роста, хорошо сложенная, с приятными чертами лица и светлыми, добрыми глазами, она вполне сохранила свою красоту, хотя ей было уже за тридцать. Сейчас она старалась придать себе грозный вид, но ее слова не произвели на Люси никакого впечатления.
Молодая девушка сидела в беседке за рисованием и, казалось, была совершенно поглощена своим делом, только по временам уголки ее губ вздрагивали от сдерживаемого смеха. На скамейке возле Люси лежала маленькая собачка, которая тщетно старалась обратить на себя внимание своей госпожи.
— Ведь это прямо возмутительно, — продолжала гувернантка свою обличительную речь. — Бедная старая экономка имела неосторожность сказать, что она суеверна, и с тех пор во всем доме, во всех коридорах и темных углах начинают разгуливать привидения. Прислуга боится войти в пустую комнату, а бедная Шварц даже заболела от страха. Своими безбожными выходками вы конце концов вызовете какое-нибудь несчастье.
— А разве в замке нечисто? — с самым невинным видом спросила Люси. — Это интересно!
— Интересно? Не интересно, а отвратительно! Вы думаете, я не знаю, кто внушил негодным мальчишкам, сыновьям управляющего, мысль разыграть комедию с привидениями? Я расскажу вашему брату всю историю, и будьте уверены, что не поздоровится тому привидению, которое попадет в его руки.
— Ах, нет, не говорите ничего Бернгарду, — испуганно воскликнула Люси, — я обещаю, что привидений больше не будет.
— Ну, наконец-то вы сознались, что это — ваши шутки! — торжествующе заявила гувернантка. — Стыдитесь, Люси! Вы, взрослая девушка, шалите, как ребенок, с мальчишками. Я просто не знаю, что с вами делать. Не успею отчитать по поводу одной проказы, как за моей спиной уже совершается другая. Весь дом, к сожалению, на вашей стороне, точно вы заразили всех своими глупостями, и прислуга в заговоре с вами. Нужно иметь сто глаз и сто рук, чтобы удержать вас в границах приличия. Уверяю вас, что я не принадлежу к числу слабых и податливых людей. У меня был целый класс самых шумных, самых необузданных мальчишек, и все-таки мне легче было справляться с ними, чем с таким сорванцом, как вы. Нет уж, пусть вас воспитывает кто-нибудь другой!
— От чего вы отказываетесь? — раздался вдруг голос Гюнтера, незаметно подошедшего к беседке.
Люси вскочила с места и бросилась навстречу брату, уронив при этом со стола папку с рисунками, так что те полетели в разные стороны.
— Бернгард, час тому назад к тебе приходил человек с письмом от барона Бранкова, — быстро проговорила она, — он хотел непременно лично передать тебе послание барона, а мы не знали, куда ты ушел. Ты не видел этого человека?
Гюнтер спокойно взял сестру за плечи и, повернув ее по направлению к столу, сказал:
— Не будешь ли ты так добра собрать прежде всего разбросанные рисунки? От чего вы хотели отказаться, мадемуазель Рейх?
Гувернантка сильно смутилась. Ее гнев и негодование совершенно исчезли, ей не хотелось жаловаться на свою воспитанницу, которая уже успела собрать рисунки и теперь стояла рядом с ней, обняв ее стан рукой и положив головку к ней на плечо.
Мадемуазель Рейх хотела освободиться от непослушной воспитанницы, но маленькие ручки крепко держали ее в своих объятиях.
— Я должна была снова сделать замечание Люси, — обратилась Рейх к Гюнтеру: — Она не хочет исправиться.
— Ну, тогда мне придется вмешаться в дело, — проговорил Гюнтер, заметивший маневр сестры. — Я вообще должен побеседовать с вами, мадемуазель Рейх; не пройдетесь ли вы со мной по саду, а Люси в это время займется своим рисованием.
Маленькие ручки продолжали обнимать гувернантку, а глаза так умоляюще смотрели на нее, что последние следы неудовольствия исчезли с лица воспитательницы. Убедившись, что та будет на ее стороне, Люси, внутренне торжествуя, села за стол и сделала вид, что углубилась в работу. Но как только брат и гувернантка исчезли из виду, она бросила рисование, посадила собачку на стол и начала играть с нею, пустив в ход зонтик мадемуазель Рейх и не думая о том, что зубы и лапы собаки не пощадят шелковой ткани зонтика.
Обладательница последнего шла в это время рядом с Бернгардом по дорожке сада. С момента прихода Гюнтера у нее совершенно изменилась точка зрения на окружающие вещи. В отсутствие хозяина дома она постоянно ссылалась на его авторитет, но стоило ему заговорить с ней, как она начинала спорить с ним по поводу каждого сказанного слова и как будто занимала какую-то оборонительную позицию. Бернгард, по-видимому, давно знал эту странную манеру гувернантки и не придавал ее враждебному тону никакого значения.
— Я действительно сейчас получил письмо от барона Бранкова, — начал Гюнтер, — он приглашает нас завтра к себе в замок на семейное торжество. Я поражен этим, так как не сделал ему визита и вообще не искал знакомства с ним. У него, вероятно, есть какие-то основания для того, чтобы желать видеть меня у себя. Не знаю, в чем дело, но во всяком случае приглашение настолько любезно, что отказаться неудобно. Если бы я не поехал к Бранкову, мои соседи могли бы подумать, что я робею, стесняюсь их, а этого я вовсе не хочу.