У быстро текущей реки
Шрифт:
Николай, как-то сразу согласившись, закивал головой. Видать, «немасштаб» и его расстроил.
Скрежет вдруг затих, а затем и вовсе прекратился. Девушки оставили очищенную до металлического блеска трубу и отряхивая косынки и береты, направились к соседней, – сизовато-рыжей от окалины и ржавчины.
– Можете изолировать! – крикнула Настя Николаю, показывая на готовую трубу. – Зови своих чертей – адских кашеваров! – добавила она как бы серчая, но взглянув на Николая, зарделась и свойски улыбнулась.
– Это нам, что слону груша! Понимаешь? – отозвался тот.
– Ладно,
– Работа, курам на смех! Оп-пе-ра «Много шуму из ничего!» – бросил он Насте, безнадежно усмехнулся и пошел навстречу трактору, перетаскивавшему дымящий котел с битумом к очищенной трубе. И опять в девичьей бригаде оглушительно заскрежетали стальные щетки.
Запыленными сандалетами: Леонид Георгиевич притоптал глину, сел на валявшееся рядом бревно и концом трости стал чертить по глине. Костя внимательно смотрел на чертеж.
В своей серой «профессорской», как это отметили девушки, толстовке, седыми летящими на ветру волосами, он был похож на склонившегося к своим кругам Архимеда. Разве только, что у Леонида Георгиевича была не борода – бородка. Аккуратная, старомодно-интеллигентная, инженерская бородка.
– Вы понимаете, это очень дельное предложение… только вот… – Леонид Георгиевич потрогал свою бородку, что, по-видимому, означало затруднение. – Принцип есть, все дело в деталях…
– Значит трубу на две деревянные лежки – и тогда, хомутами-ухватами, чистить – надраивать? Так, что ли?
Костя с ученической доверчивостью смотрел то в лицо Леонида Георгиевича, то в его рисунок на притоптанной глине и кивал головой. У него был вид человека, какую-то мысль затаившего про резерв.
– А ухваты, знаете, очень просто сделать, – заговорил Костя. – В хомут с двумя ручками вложить крупной наждачной шкурки, рукоятки сжимать двумя руками. Рукоятки сделаем подлиннее для удобства. А? Ведь попытка без убытка… Никаких капитальных затрат…
Но Леонид Георгиевич уже его не слушал, о чем-то задумался. Он вдруг резко повернулся к Косте, опять принялся чертить, старательно, как карандаш, сжимая пальцами конец трости.
– На ваш принцип предлагаю другую конструкцию… Ухваты-хомуты – компромисс. А я хочу людей высвободить. Почти высвободить. Не пугайтесь безработицы… Нужен прижимной короб во всю длину образующей. Короб с песком! Дешевле наждачной шкурки и стальных щеток! Девчатам только надо будет песок пополнять… Мы сделаем систему отражателей… Вот вектор усилия, вот – трения… Сложение сил!.. Но моя конструкция – второй этап осуществления. Начнем с вашего!
Леонид Георгиевич все больше оживлялся, вытер пот с выпуклого розового лба. Предложение ему и нравилось, и чем-то не нравилось одновременно. Институт конструктора приучил его к недоверчивости. Если решение приходит «само собой», если оно «бесспорно» и «само собой разумеющееся» – именно эта, будто бы непреложность его – есть и доказательство его несостоятельности… В творчестве, знать, вообще так – все легкое – не истинно!
– Понимаете, трубу не нужно на лежки… И хомуты эти… Трубу нужно вращать! А сделать это – можно! Старую мельницу знаете? Это превосходнейший, доложу я вам, привод! Раньше это называлось – трансмиссией! Во как!.. Мне бы тоже не догадаться, но примерно, в ваши годы работал на молотьбе… «Экономия» называлась… Вот и трансмиссию там видел. А вращал ее – ло-ко-мо-биль! У-ух – какая махина! На водяном пару. А жизни давала – со всех пот градом катился… Предался вдруг воспоминаниям Леонид Георгиевич и по-дружески положил руки на плечи Кости.
Успокоившись несколько, с удовольствием заглянул в горячие сметливые глаза парня. Он, словно впервые сейчас увидел Костю, его прямые брови, упрямую и четкую линию губ. «Да он и в самом деле симпатичный парень.» – заключил мысленно Леонид Георгиевич. И сказал:
– В общем, вы придумали отличную штуку!
– Почему же я один, – придумали, ведь вместе. Так сказать… коллегиально! – ответил Костя и оба весело засмеялись, как дети в радостном возбуждении. Девушки удивленно подняли головы.
– С ума сошли что ли! – неодобрительно пожала плечами Настя, глядя вслед умчавшимся на мотоцикле Косте и Леониду Георгиевичу.
У мельницы Костя оставил Леонида Георгиевича, чтоб продумать, как он сказал, «организацию реконструкции». Как у всех молодых специалистов, у Кости было преувеличенное уважение к технической терминологии. К тому ж, выражаясь на чистом техническом языке, он, как ему казалось, оказывает особое уважение старому инженеру. Сам Костя снова умчался, чтоб добиться «у местных властей» разрешения на «демонтаж мельницы».
Вскоре он вернулся, попридержал мотоцикл и помахал над головой бумажкой:
– Разрешение есть! Подписи! Печать! Полный ажур! Еду на участок за автомашиной и за людьми! – крикнул он, и опять на полном газу умчался.
Леонид Георгиевич пробрался к приводу мельницы, снова ощупал валы, погладил от избытка чувств колеса: «Вот и опять о вас вспомнили!» – поспешил их утешить Леонид Георгиевич. – Правда, потрудиться придется уже в другом качестве, переквалифицируетесь…
Уже к вечеру второго дня сооружение «трубочиста», как окрестила затею Настина бригада, приблизилось к концу. Николай и его бригада уже не устраивали перекуров. Черные, как черти, возились они целый день с машиной, помогали, чем могли.
Леонид Георгиевич под конец работы как-то особенно волновался, суетился, сам хватал слесарный инструмент, давал указания; по конструкторской привычке, он то и дело вытаскивал свой желтый «кохинор» из верхнего кармашка «профессорской», помявшейся и запачканной, толстовки. Потом тут же доставал из широкого бокового кармана большой блокнот и рисовал, чертил, объясняя, что нужно сделать.
– Закрепите угловой кронштейн!.. – карандаш Леонида Георгиевича без особой надобности быстро рисовал кронштейн, который рабочий держал в руках, – вот так! И на два дюймовых болта! – быстро продолжал он рисовать болты, и рванув из блокнота листок, – отдал его рабочему.