У Черных рыцарей
Шрифт:
«Сорокин…»
Сомов внимательно вслушивался в чтение Хейендопфа, иногда останавливал, иногда удовлетворённо хмыкал, просил повторить. Вскоре заместитель начальника лагеря стал откровенно зевать.
— Может, продолжим завтра? — спросил он, закинув руки за голову и потягиваясь всем телом. — Вчера, знаете ли, подцепил в кабаре эдакую курочку
— она так настойчиво вокруг меня увивалась, что… Короче, заснули мы только около пяти, а в семь я должен был вернуться в казарму. К слову сказать, без гроша в кармане…
— Я могу одолжить вам в
— Э, нет! Никаких долгов! Иначе я вернусь домой с тем, с чем ушёл.
— А как же курочка?
— Пусть убирается ко всем чертям! Пусть ищет других дураков, кого-нибудь из тех, у кого текущий счёт в банке, а за спиной состоятельный папочка… Так отложим до завтра?
— Дайте я быстренько просмотрю список, а завтра вы дадите короткую характеристику на каждого. Того, что есть здесь, явно недостаточно.
— О, пожалуйста! А я пока ознакомлюсь с тезисами доклада сегодняшнего лектора. Черт бы его побрал имеете с его лекцией!
— Вас даже посещают лекторы?
— Все для этого сброда. Какой-то капитан Бломберг, будто бы бежавший из русского плена.
— Выходит, связь между власовцами и внешним миром всё-таки существует?
— Будьте спокойны: этот тип в десяти водах мытперемыт. И поёт словно по нотам. Вечером сами услышите.
…Через полчаса Сомов снова пересекал двор, направляясь к себе в казарму. Под тентом уже толпилась небольшая группа людей в полувоенной, полугражданской одежде. Они живо о чём-то беседовали. Заметив среди них майора, Сомов понял: верно, этот тип создаёт общественное мнение, сколачивает блок против дерзкого «новичка».
Может, подойти? Дать понять, что он считает себя равноправным членом группы и не боится ни майора, ни Протопопова? Наверно, о его утреннем столкновении уже знают все, а это не может не произвести впечатления. Таким, как эти, импонирует грубая сила, они подчиняются ей быстрее, чем доводам рассудка.
Однако не только тело, но и мозг требовал отдыха. Нот сами несли Сомова р дальний угол двора, к двери, за которой ожидал его временный приют.
Вытянуться на кровати! Погрузиться в спасительный глубокий сон! Только он и способен вырвать Григория из этого страшного чужого мира.
То, что в комнате может быть посторонний, не приходило в голову. Память зафиксировала пустую комнату с длинными рядами коек. Такой она и возникла сейчас в воображении. Тем сильнее оказалось разочарование, когда он понял, что остаться одному не удастся.
— О, нашего полку прибыло! — приветствовал его длинный смуглый капитан, лениво спуская с кровати ноги в сапогах и стягивая при этом край одеяла. Рад! Не тому, конечно, что увидел именно вас, а от свойственного двуногой твари злорадства: приятно, знаете ли, видеть, что ближнему повезло не более, чем тебе… — Чёрные колючие глаза с насмешкой впились в Сомова.
— Если мерить этой меркой, поводов для радости у вас предостаточно. Здесь, кажется, собралась большая компания.
— Скорее малая, чем большая. Хотелось бы видеть рядом с собой тех, по
— Не слушайте капитана Самохина! — вмешался маленький кругленький человечек с такими бесцветными волосами, что они казались просто белыми. Он либо вливает в себя шнапс, джин, виски, бренди, либо выливает на первого, кто подвернётся под руку, излишек желчи! Перманентное состояние!
— А твоё перманентное состояние, остолоп, подхрюкивать каждому, с кем сведёт судьба. Просто так, на всякий случай, — вдруг перепадут объедки.
Тот, к кому относились эти слова, покраснел так, что даже кожа на голове, просвечивающая сквозь короткие и редкие волосы, стала розовой. Между припухшими веками, казалось совсем лишёнными ресниц, сердито блеснули маленькие, узко прорезанные, мутно-серые глазки. Человек действительно напоминал откормленного кабанчика, который, проталкиваясь к кормушке, вот-вот хрюкнет.
Капитан подмигнул Сомову.
— В жизни бывают странные совпадения. Рекомендую. Николай Николаевич Кабанец. Свинство, так сказать, унаследованное от далёких предков и увековеченное для потомков.
— Это… это… чересчур даже для вас… Я офицер, слышите, офицер, и я буду требовать… настаивать… пусть суд чести, да, суд чести… — слова срывались с дрожащих губ Кабанца беспорядочно, он словно захлёбывался ими, брызжа слюной и всхрапывая.
— Завели! — донеслось из глубины комнаты.
Только теперь, когда с одной из коек соскользнуло одеяло, Сомов заметил, что в комнате есть ещё один свидетель разговора. Его гигантская фигура мигом заполнила комнату и потому потолок сразу стал как бы ниже, проход между кроватями уже.
Богатырь стоял насупившись, ни одного слова не сорвалось больше с его губ. Но двое, затеявшие ссору, мигом притихли: капитан снова вытянулся на кровати, Кабанец, втянув голову в плечи, направился к двери.
Немного растерявшись, Сомов подыскивал слова, чтобы как можно проще поздороваться с этим новым соседом по казарме. Но тот скользнул по нему таким отсутствующим взглядом, что стало ясно: трогать его не следует, человек все равно сейчас ничего не увидит и не услышит.
В комнате воцарилась тишина. Капитан вытащил из-под подушки флягу, отхлебнул из неё и, сладко зевнув, закрыл глаза. По тому, как обмякли черты его лица — вся кожа обвисла, словно стекая вниз между складками и морщинами,
— чувствовалось, что сон сморил его сразу, как только он закрыл глаза.
Искоса поглядывая на гиганта, всё ещё стоявшего в проходе, Сомов тоже стал готовиться ко сну. Фигура, высящаяся у него за спиной, чем-то раздражала, сковывала движения. Ну, чего он торчит там посреди комнаты? Уставился глазами в пол, словно хочет чтото прочесть на нём… Ну и вымахал парень! А какие плечи! Недаром у этих гавриков сразу отнялся язык. Такому под горячую руку не попадайся… Всё-таки зачем он стоит? Может, заснул стоя?.. Не очень-то приятно раздеваться, когда кто-то торчит у тебя за спиной!