У хороших девочек нет клыков
Шрифт:
– Я двигаюсь быстрее, чем твои неоперившиеся чувства способны засечь, - ответил он, открывая дверь и жестом приглашая войти. – Со временем ты станешь более восприимчивой ко мне.
Я предпочла не отвечать на это заявление и, расправив плечи, шагнула в холл, оформленный в серо-синей гамме. Габриель шел следом, почти касаясь меня. Его пальцы замерли всего в каких-то миллиметрах от моих рук, направляя меня в сторону комнаты.
– Я починил твою машину, - обронил он, бросив мне ключи, которые до этого выловил из нефритовой чаши, стоявшей на небольшом столике из клена.
– Ты починил мою машину?
– Я больше века топчу эту землю. Походу, мне удалось обзавестись кое-какими навыками, - заявил он, прежде чем неохотно добавить, - и один из них - это умение найти хорошего механика.
Ухмыляясь, я прислонилась к стене.
– А я-то уже было купилась.
– Я следил за ходом работ, - гнул свое Габриель. Он был просто восхитителен, когда вот так дулся и возмущался. – Эта машина была настоящей смертельной ловушкой…
– Эта машина - классика.
– Классика со сдохшими тормозами, изъеденным грызунами бензопроводом, и карбюратором, залатанным клейкой лентой, - сказал он. – Понятия не имею, что означает хоть что-то из вышеперечисленного, но мой механик признался, что не смог определить причину поломки твоей машины, потому что было бы намного легче выяснить, из-за чего она поломаться не могла.
– Ладно, признаю, что была слегка безалаберна по части автомобильного ремонта, - защищаясь, сказала я.
– И не стоило позволять ученику средней школы ремонтировать мой карбюратор. Но это еще не значит, что ты должен был делать для меня что-то подобное. Я чувствую себя обязанной.
– Это не входило в мои намерения. Мне нравится думать, что я сделал что-то хорошее для тебя, Джейн. Я уже довольно давно не испытывал побуждения сделать что-то подобное для женщины. И подумал, что ты скорее уж оценишь возвращение своей транспортной независимости, чем букеты и поэзию.
Я улыбнулась, и ободренный Габриель шагнул ко мне.
– Спасибо. То есть, это, конечно, не сонет, но действительно… погоди. Нет, - сказала я, удерживая его на расстоянии.
– Я все еще сердита на тебя. И довольно сильно. Насчет той девушки в моем доме, Андрэа. Ты не имел никого права это делать. Тебе хотя бы в голову приходило, что ты не имел никакого права это делать?
Совершенно невпечатленный вспышкой моего гнева, он ответил:
– Тебе был нужен кто-то опытный, чтобы помочь пройти через первое кормление от живого существа.
Я ткнула Габриеля пальцем в грудь, заставляя его попятиться в гостиную.
– Так почему ты просто не подослал ко мне проститутку? Черт побери, что же не заснял все происходящее на пленку? Мог бы толкнуть ее в шоу «Безбашенные вампирши»[1].
Он улыбнулся своей «ты забавляешь меня, жалкое создание» улыбкой.
– Джейн, твоя невинность – это одна из тех многих вещей, которые делают тебя настолько интересной. И меня ранит тот факт, что ты могла даже подумать обо мне нечто подобное.
– Прежде всего, я не настолько уж и невинна. Когда мне было восемь, я украла в супермаркете «Вулворс»[2] блеск для губ от «Бонни Белл». Вот так-то. И, во-вторых, почему
– И если опять заведешь эту «Я – твой сир» волынку, то придется тебе призвать свою вампирскую суперсилу, чтобы вытащить ботинок сорокового размера из собственной задницы.
– И хотя это довольно занимательный мысленный образ, но прозвучал он уж очень вульгарно, - заметил Габриель. – А теперь, пожалуйста, сядь.
Я шлепнулась на удобную, обитую тисненой кожей, кушетку цвета старого вина. Несмотря на по-настоящему летнюю жару, в камине танцевали языки пламени, создавая ощущение уюта. Даже в состоянии праведного негодования, я наслаждалась ощущением теплого света на лице. У меня не было возможности оценить превосходство гостиной Габриеля в прошлый раз, когда ломилась к свободе. Комната была столь же уютной и прекрасно обставленной, как и спальня. Натертые, медового цвета деревянные полы, толстый сине-бордовый ковер, глубокие, но легкие диваны и стулья. Эта комната, определенно, была из разряда сырно-винных[3].
Видя, что мое настроение смягчилось до состояния чуть слабее глубокого расстройства, Габриель улыбнулся, блеснув клыками в свете каминного пламени. Он уселся рядом, но не слишком близко, давая мне ровно столько свободного пространства, чтобы я чувствовала себя удобно, но при этом отчетливо сознавала, что он может дотронуться для меня в любой момент.
– Ну, так как прошел твой день?
– Довольно суматошно, - призналась я.
– Выпила немного искусственной крови на завтрак; поговорила со своей мертвой тетей; попыталась - и не смогла – открыться родителям; обнаружила в себе удручающее отвращение к твердой пище; получила несколько ножевых ранений от лучшего друга; проверила кучу способов, которыми не могу умереть; сходила в продуктовый магазин; присосалась к шее живого человека – при том, что зарекалась никогда этого не делать. Ну, ты знаешь, обычные, повседневные дела, - засмеялась я слишком уж пронзительно. Как будто снова была «под мухой». Ну зашибись.
– Не беспокойся о своих родителях, - утешил он.
– Они показались мне очень приятными людьми, когда мы разговаривали по телефону. В конце концов, ты найдешь способ рассказать им. Я мог бы сделать это вместо тебя, если хочешь.
– Спасибо, но не думаю, что это поможет, - возразила я.
– Кажется, они не помнят, о чем вы разговаривали. Но есть крошечная проблема с моей мамой, одержимой желанием увидеть тебя гостем на нашем воскресном обеде.
– Она меня запомнила?
– Серые глаза Габриеля расширились.
– Ты недооцениваешь остроту ума матери, имеющей незамужнюю дочь, - кивнула я с мудрым видом. – У нее сохранилось смутное ощущение «бесхозного» мужчины.
– Невероятно, - заметил он.
– Это - биологический императив[4], – усмехнулась я. – Стирание памяти по телефону, очень впечатляет, между прочим.
– Делаю, что могу. Я никогда прежде не пробовал этого на матерях. В следующий раз надо будет лучше сконцентрироваться.
– А вообще-то, как часто ты планируешь стирать память моей матери?