У истока
Шрифт:
Однажды его обожгла и уже не оставляла мысль: «Лосось может исчезнуть!» Она поднимала его с топчана, на котором он проводил большую часть времени, выгоняла на улицу, и старик подолгу бродил, не зная, за что взяться.
Эта мысль беспокоила, наверное, не только его. Недалеко от старинного нивхского селения Тлаво русские люди построили странные дома. Говорят, там выводят из икры кету. Но Полун туда ни разу не ходил.
Когда всяким людям с плохими мыслями запретили ловить кету, Полун обрадовался всем сердцем. И всё же ему приходилось сталкиваться с бесконечно жадными людьми,
В это лето, как раз перед ходом кеты, как пожар в сухостойном лесу, распространился слух: древний Кэвонг стал рыбнадзором. Все были удивлены. Зачем нивху становиться рыбнадзором? Какое ему дело до того, что другие ловят рыбу? Нивху-то никто не запрещает ловить рыбу на юколу.
— Полун, наверно, порезал обе свои сети, — посасывая трубки, издевались сородичи.
А Полун набивал обгорелую трубку махоркой, закуривал и делал вид, что не слышит этих слов. Браконьеры поначалу всячески пытались задобрить старика. Но тот хладнокровно наказывал их. Они стали угрожать ему, пугать, что поймают где-нибудь и утопят. В ответ Полун только ухмылялся.
С тех пор как новый рыбнадзор отвадил браконьеров, оштрафовав одних и отдав под суд других, на нерестилищах стало спокойно. И на душе у Полуна было хорошо. Его походка приобрела уверенность.
…Но в это утро тревога не покидала его. Он всё смотрел в воду и вот увидел пару лососей. Каждый раз, увидев рыбу на нересте, Полун преображался. Даже будучи не в духе, он вдруг начинал весело щуриться: его радовало, что он, древний Кэвонг, оберегает потомство лососей от нехороших людей.
Полун прошёл немного вверх по реке, остановился у мелкого плёса-нерестилища. Плёс кипел от лососей.
Старик наклонился над водой. Вот большая брюхатая самка. У неё левый плавник истрёпан. А у самца на боку багровый рубец. Какое расстояние им пришлось пройти из далёкого океана в верховья Тыми? Никто не считал. По дороге их поджидали японские железные крючки, стеной стоящие в море, длинные сети, зубы морских животных. Многие их сёстры и братья не дошли до заветных нерестилищ. А они дошли. Израненные и избитые, добрались они до места, где должны оставить после себя жизнь. Полуну хочется погладить своей жёсткой рукой каждую рыбину. Ласки у него хватит на всех.
Самка плывёт тихо-тихо, выбирает место для своих икринок. Со стороны к ней подплыл длинный самец. На него набрасывается самец с израненным брюхом, хватает огромной пастью. Тот стрелой пролетает вверх по течению, а израненный возвращается к своей самке. Она не спеша выбирает место. Самец торопит её, тычет крючковатым носом, кусает. Самка ускальзывает от его острых зубов.
Но вот она остановилась. Прижалась к гальке. Плавниками щупает дно. Место ей понравилось. Хвостом ударила в гальку. Течение потянуло, как пыль, поднятый ил. Под самкой образовалась лунка. Самка замерла, застыла. Лишь хвост подёргивается нервно. И вот в ямку золотистой струёй потекла икра!
Струя! Ещё струя! В каждой икринке играло по солнцу. А икринок — сотни. Вода, казалось, до упругости пропиталась солнцем. И рыбы плавали в солнце.
Сердце
А кругом и рядом сотни таких же пар совершали великое дело продолжения рода. А после стояли над бугорками гальки, охраняли их, обессиливали и здесь же умирали. Их дряблые тела выносило на берег течение.
«Вы можете спокойно умирать, — думал старик, — вы совершили самое важное в своей жизни — оставили после себя жизнь».
Полун попятился назад, тихо отошёл от нерестилища и направился дальше, вверх. В километре от этого места — второе нерестилище. Как там дела?
Уже издали тонкий слух таёжника уловил тревожные всплески воды на нерестилище. Кто там — медведь? Полун зарядил ружьё жаканом. Быстрыми, но мягкими шагами подошёл к кустам и осторожно выглянул из-за них.
То, что увидел старик, настолько поразило его, что он чуть не крикнул: «Ыйка!» [2]
Человек в длинных резиновых сапогах стоял по колено в реке, ловкими ударами остроги бил лососей и выбрасывал их на берег. Там лежало уже несколько десятков рыбин. У некоторых вспороты животы. Рядом стояла бочка.
«Заготовляет икру», — будто острым ударило в сердце Полуна.
Человек метнул острогу в проплывающую рыбину и поднял её, трепещущую, над водой. Из рваной раны, сверкая кровавыми слезинками, стекала упругая икра.
2
Ыйка — восклицание, выражающее испуг, крайнее удивление.
Полун узнал в браконьере Серёгу. Того самого Серёгу, который некоторое время жил на берегу Тыми. Серёга приехал на Сахалин по вербовке. Работал трактористом. У нивхов научился солить икру. Днём работал в поле, а по ночам ловил кету. Добычу продавал.
Полун уже имел с ним неприятную встречу. В прошлую осень старый охотник возвращался со своего участка, где разбрасывал приваду. На этом самом нерестилище он неожиданно наткнулся на Серёгу, который точно так же заготовлял икру. Тогда Серёга поставил кружку водки и взял с него слово никому не говорить.
Вскоре Серёга исчез. Говорили, что он уехал куда-то на материк.
Сейчас он в сапогах стоял на нерестилище.
Почувствовав пристальный взгляд Полуна, Серёга резко обернулся. В его глазах вспыхнул страх: незнакомый человек стоял, опираясь на ружьё. Но тут же страх как рукой сняло. Глаза Серёги засияли, будто луна, с которой сошло облачко.
— Ах, это ты, Полун! Чего ты уставился на меня?
Полун не двинулся с места. Его взгляд, наверное, был страшен, потому что Серёга перестал улыбаться. Сдерживая волнение, браконьер, не торопясь, вышел на берег.