У истоков великой музыки
Шрифт:
Однополчанин Мусоргского Федор Вонлярский познакомил Модеста с Александром Сергеевичем Даргомыжским, а позже в доме знаменитого композитора произошла встреча с Цезарем Кюи и Милием Балакиревым.
Модест начинает регулярно заниматься с Балакиревым. "Играли в четыре руки... весь существующий тогда репертуар музыки классической, старинной и новейшей, а именно: Баха, Генделя, Моцарта, Гайдна, Бетховена, Шумана, Берлиоза и Листа",- писал Милий Алексеевич и при этом отмечал, что Модест был "превосходным пианистом". Однако сам Мусоргский стремился к большему совершенству и решил продолжать занятия дома. Юлия Ивановна с готовностью выделяет деньги для приобретения дорогого инструмента. Балакирев помогает выбрать рояль фирмы Беккер. Когда покупку доставляют домой,
Прапорщик М. П. Мусоргский
Через два дня в присутствии Юлии Ивановны Модест и Милий еще раз обновили рояль, исполнив в четыре руки 2-ю симфонию Бетховена.
За музыкальные занятия с сыном Юлия Ивановна щедро платила Балакиреву. С материнской сердечностью принимала она его в своем доме, старалась повкуснее накормить, лечила травами, которые летом собирались на каревских лугах, заказывала на скромные уже средства билеты в театр на оперу, даже помогала Милию собирать записи народных песен. А ведь, скажем откровенно, характер у Балакирева был "не мед", на манер тургеневского Базарова, и общаться с ним было непросто. Но Юлия Ивановна находила подход ко всем, с кем дружил Модест, потому как жила только заботами младшего сына. Они вместе посещали театры, выставки, концерты. Юлию Ивановну интересовали и опера Глинки "Руслан и Людмила", и спектакль "Бригадир" Фонвизина в Александровском театре, и премьеры балета в Мариинке, и домашние спектакли, и литературные новинки в журнале "Современник", который Мусоргские читали постоянно даже в Кареве. А после всего увиденного, прочитанного устраивались семейные обсуждения. И при всей разносторонности увлечений Юлия Ивановна оставалась заботливой матерью, радушной и хлебосольной хозяйкой, сохранившей гостеприимные традиции наумовского и каревского домов. Она больше других верила в талант сына и первая благословила на трудную жизнь в искусстве, в то время как даже дальновидный Стасов не одобрил поначалу этого решительного шага Модеста.
В 1858 году, 1 мая М. П. Мусоргский, не прослужив и двух лет, подал государю прошение об отставке "по домашним обстоятельствам". Через две недели "высочайшим приказом" прапорщик Мусоргский был уволен от службы с присвоением, как было принято, очередного звания подпоручика. Этот день, вероятно, можно считать самым значительным в судьбе будущего композитора.
Для девятнадцатилетнего юноши это означало подвиг. Ведь на службе все сложилось удачно: благожелательное отношение командиров, даже внимание самого государя, любовь товарищей, широко открытые двери в самых аристократических домах, и даже внешность способствовала успеху, как писал Бородин: "Мундирчик с иголочки... Манеры изящные, аристократические... Вежливость и благовоспитанность необычайные. Дамы ухаживали за ним". И вдруг - в отставку. Прервать блестящую карьеру, еще не зная, как сложится творческая судьба! Что заставило идти на такой риск: каприз, дар предвидения, внутренняя убежденность?
Стасов усердно уговаривал Модеста не спешить с отставкой и приводил в пример Лермонтова, который, оставаясь офицером, сумел стать великим поэтом. На эти слова, как пишет сам Стасов, Мусоргский ответил: "То был Лермонтов, а то я; он, может быть, умел сладить и с тем и с другим, а я - нет; мне служба мешает заниматься, как мне надо".
Этим же летом Модест писал Балакиреву: "Это время я все думаю, думаю и думаю, о многом дельном думаю, и много планов роятся в голове, кабы привести их в исполнение, славно было бы".
Так где же здесь увлечение "бездумной и беспутной" жизнью?
После отмены крепостного права финансовые дела Мусоргских осложнились, и Юлия Ивановна уехала из Петербурга. Во всей литературе о Мусоргском временем отъезда указывается 1862 год. Однако по "Исповедным росписям" Юлия Ивановна со всей дворовой прислугой покинула столицу годом позже.
В 1864 году здоровье Юлии Ивановны ухудшилось. Модест берет отпуск в главном инженерном управлении, где служит в чине коллежского секретаря, и уезжает в Торопец. Месяц проводит он у постели больной, а вернувшись на службу, неотступно думает о матери и, томимый предчувствием, посвящает ей романс "Молитва" на слова Лермонтова. Вскоре произошло самое горестное в жизни композитора событие - 17 марта 1865 года Юлия Ивановна скончалась "от водяной болезни". Отпевали ее в торопецком Корсунско-Богородицком соборе, главном и древнейшем храме уезда, где хранилась особо чтимая на Руси икона, привезенная в Торопец женой Александра Невского (ныне находится в Русском музее).
Похоронили мать композитора на Пошивкинском погосте, в семейном склепе Чириковых. Об этом траурном дне известил всех соседей колокольный звон Одигитриевской церкви.
После похорон Модест возвращается в Петербург и очень тяжело переживает горе, думает только о матери, вспоминает свое детство в Кареве. В апреле этого же траурного года он сочиняет пьесу "Из воспоминаний детства" и вверху нотного листа пишет: "Посвящаю памяти моей матушки". На второй пьесе - такое же посвящение. А в сентябре композитор создает "Колыбельную песню" и снова на первой странице указывает: "Посвящается памяти Юлии Ивановны Мусоргской".
Позже биографы Мусоргского отметят, что "Колыбельная" - не романс и не песня, а "целая поэма, целая драма души человеческой". С этой музыкальной Драмы композитор открыл новый период творчества - "вступил в полный расцвет таланта" от "Светик Савишны", "Сиротки", "Семинариста" к вершинам мировой оперной сцены "Борису Годунову" и "Хованщине".
Смерть матери отрицательно сказалась на здоровье - с осени Мусоргский стал сильно страдать от нервной болезни. И только время и благоприятная обстановка в семье брата Филарета Петровича помогли преодолеть тяжелый недуг. Но до конца дней память о матери была священной, и Модест Петрович вспоминал Юлию Ивановну в письмах, в разговорах с друзьями, стремился побывать на ее могиле...
Через девять лет после похорон матери в письме к поэту Голеншцеву-Кутузову Модест Петрович признается, что "обожал потерянную мною навсегда мою дорогую маман".
Людмила Ивановна Шестакова в своих воспоминаниях о Мусоргском пишет: "С первой встречи меня поразила в нем какая-то особенная деликатность и мягкость в обращении: это был человек удивительно хорошо воспитанный и выдержанный... И не раз на мои замечания, как он может так владеть собою, он мне отвечал: "Этим я обязан матери, она была святая женщина"".
Новые находки позволяют проследить последующую историю сельца, где родилась мать композитора. Дети Николая Ивановича и Александры Тимофеевны, двоюродные братья композитора, выросли, получили образование. Старший Иван, названный так в честь деда и прадеда, закончил земледельческий институт, трудился в уезде. Николай и Сергей, близнецы, после учебы в морском кадетском корпусе служили на флоте. В архиве хранятся письма, в которых дети благодарят "любезную матушку" за то, что она, "оставшись с малолетними", сумела так прекрасно всех воспитать. Уже взрослые сыновья и дочери "покорнейше просили мать и впредь управлять имением". И она управляла до последних своих дней.
Следующим хозяином Наумова стал Сергей Николаевич Чириков. Он дослужился до звания контр-адмирала и, хоть постоянно жил в Севастополе, каждое лето приезжал на родину. Надо отметить, что Сергей Николаевич, двоюродный брат композитора, особо оберегал дедовское гнездо. Он не продал имение, не заложил под денежную ссуду, не отдал в приданое дочерям и, ремонтируя дом, сохранил его прежний облик, словно предвидел, что усадьбе суждено стать мемориальной.
Показательно, что за всю историю Наумова, даже в годы народных волнений, когда кругом полыхали усадьбы, крестьяне жили в ладу с его владельцами. И усадьба, как считают специалисты, сохранила "весь архитектурный и планировочный комплекс" почти в первозданном виде.