У истоков Золотой реки
Шрифт:
Проваливаясь по брюхо в рыхлом снегу, олени направились к ближайшему склону горы и скоро скрылись за снежной пеленой. О том, чтобы поставить, а тем более разжечь печки, не могло быть и речи. Ветер с такой силой крутил у палаток, что он сразу ворвался бы в трубу и задул огонь или, еще хуже, наделал бы пожару. Впрочем, людям было не до печек. Они сбились в большой палатке и, подперев собой стенки, не давали буре взвить свое жилье к облакам. В палатке все-таки можно отдышаться и закурить.
Цареградский зажег папироску и прислушался. За вздувающимся и опадающим брезентом стоял могучий гул. Это несся по ущелью прилетевший с океанских
— Такой плохой погода олень далеко не пойди! — спокойно сказал, попыхивая трубкой, один из каюров.
Они курили ужасающе крепкий зеленый самосад, и вскоре в палатке сделалось душно от спертого и прокуренного воздуха. Лавируя между сидящими, Цареградский вылез наружу. Ветер сразу чуть не свалил его с ног. Только обернувшись спиной к буре, можно было устоять на ногах и оглядеться.
Смеркалось. Кажется, ураган еще усилился. Не только небо, но даже верхушки близких лиственниц скрыты массой взвившегося снега. Край террасы не виден вовсе, хотя лагерь разбит не дальше тридцати метров от обрыва.
Вместе с тем нисколько не страшно. Наоборот, приплясывающий и буйствующий ветер вызывает бодрость и что-то вроде задора. Хочется раскинуть руки, как крылья, и нестись вместе с ветром на север.
С той же неизвестно откуда берущейся силой пурга продолжалась всю ночь. Люди жались друг к другу, не имея возможности ни разжечь огня, ни согреть воды. Вечером они пожевали всухомятку сухарей и потом в промежутках между тяжелым забытьём курили. Во рту было горько и противно.
Утром ветер приутих, но не прекратился. Вместо стремительно летящей упругой массы воздух налетал теперь шквалами то с одной, то с другой стороны.
Олени уже давно разбрелись по отдаленному склону горы и копытами выбивали из-под снега ягель.
— Может, поедем? — Казанли неуверенно показал в сторону перевала.
— По-моему, рановато, — ответил Цареградский. — Каюры не смогут на таком ветру собрать оленей и погрузить нарты. А перевал, кажется, трудный.
— Иди нельзя! — решительно сказал проводник. — Завтра пойдем! К полудню путешественники уже смогли как следует натянуть палатки, нарубили дров, поставили и растопили печи, наварили чаю (прежде всего чаю!) и мяса. Потом, плотно поев, они со всеми возможными удобствами устроились на отдых.
— Черт возьми! — вдруг хлопнул себя по лбу Цареградский. — Ведь завтра Новый год!
Действительно, в монотонном однообразии зимнего пути по Буюнде он сбился со счета дней, а в напряженной борьбе со вчерашней пургой и вовсе забыл о течении времени. Только сейчас, расположившись с записной книжкой перед свечой, он восстановил порядок чисел и сообразил, что подошел канун 1929 года.
Пришлось опять вылезать из маленькой палатки, которую он занимал с Казанли, идти в палатку каюров и снимать с нарт с помощью Александрова ящик со спиртом.
Через полчаса все путешественники чокнулись кружками с небольшой дозой разведенного спирта и, закусив разогретыми мясными консервами и печеньем, пожелали друг другу успехов.
База в Среднекане
Проснувшись рано утром, Цареградский
— Как хорошо!
На быстро светлеющем небе плыли легкие, разорванные облака. В том месте, где должно было бы появиться солнце, разгоралось зарево. В воздухе ощущалась резкая перемена. Термометр уже показывал сорок пять ниже hv.'ul, и красный столбик продолжал быстро опускаться. Непогода кончилась.
Отдохнувший за время бури отряд бодро вышел с этого памятного места. Впереди четко рисовался на п./1сдно-зеленоватом небе перевал на Среднекан. Снег скрыл все неровности, и отсюда казалось, что подъем будет длинным и пологим. На самом водоразделе черточками и точками выглядывали из-под снега темные скалы.
Подъем на перевал был и в самом деле пологим, но не легким. Пурга нанесла из нижней части ущелья громадное количество снега. Людям приходилось протаптывать путь каравану, и он медленно поднимался к скалам на водоразделе. Чем ближе, тем скалы все выше вырастали над снегом и к полудню превратились в громадные причудливые нагромождения. Они напоминали то руины замков, то изваяния невиданных зверей. Это останцы разрушенного массива гранитов. Скалы простояли на водоразделе тысячелетия, и еще очень нескоро время сотрет их с лица Земли.
Глубокие снега сильно задержали транспорт, к сумеркам отряд успел лишь перевалить в долину Среднекана и дойти до ближайшего леса. К этому времени зима окончательно отвоевала свои права, и температура понизилась до пятидесяти градусов. Однако мысль о том, что они близки к цели, согревала душу.
— К вечеру придем, к вечеру придем, — радостно напевал Казанли.
Однако им пришлось заночевать еще раз. Александров считал, ЧТО прибывать на новое место к вечеру нельзя: плохая примета. 1! сякое новое дело нужно начинать с утра: утренняя встреча мудренее вечерней! Поэтому, когда они спустились по Среднекану приблизительно на тридцать километров, он остановился, воткнул it снег свою палку и сказал:
— Здесь будем спать!
Цареградскому не терпелось поскорее дойти до места. Ему казалось, что на горизонте горы раздвигаются и там должна 5ы быть долина Колымы (так оно на самом деле потом и оказалось), но он не был в этом уверен и потому безропотно подчинился проводнику.
Утром, едва они тронулись в путь и прошли пять-шесть километров, ехавший впереди проводник показал на четко видную на снегу лыжню и воскликнул:
— Люди ходи!
Человек, по-видимому, шел снизу по долине Среднекана и свернул направо, в небольшой левый его приток. Александров завернул своих оленей по тому же пути, и через несколько минут они увидели глубоко врезавшуюся в снег колею. В семи-восьми километрах выше устья этого притока, названного Безымянным, показался дым среднеканской базы.
У края шумного летом, а теперь насквозь промерзшего ручья на трехметровой террасе стоял небольшой плоскокрыший барак, срубленный из толстых лиственниц, проложенных ягелем и перекрытых накатником. Небольшие окна затянуты вместо стекла сильно обмерзшей белой бязью. Из выведенной коленом трубы вьется гостеприимный дымок. Это и было жилище, построенное Билибиным.
Опередивший оленей Цареградский увидел, что перед домом над чем-то копошатся сидящие на корточках люди. Тут же стояла подпираемая деревянными распорками палатка — склад снаряжения. Люди заметили приближающийся транспорт и поднялись, всматриваясь: свои ли?