У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
Швец предложил:
— Да сыграть-то не трудно. А проучить… Увести за город, остановиться, где поглуше. Сделать вид, что ушли по тропе. Обойти и отметелить, чтоб не повадно следить было.
— Это слишком просто. Боюсь, они на это и рассчитывают. Уж больно нагло действуют. Надеются, что мы сорвемся… Вот что, ты Колюне расскажи, что следят за мной, а мне пока не до шпионов, но хочу хитро проучить. Может, он что подскажет? Так и говори. Главное, отвлечь от мыслей черных. Плохо ему, ой, как плохо… Ладно, пошли спать…
Утро началось с манной каши
— В квартире остаются Швец и Бутримов, остальные со мной.
Оленин не стал спорить, хотя график дежурств был «сломан» распоряжением. Младший сержант почувствовал, что женщине это необходимо.
Степанова подошла к своему кабинету и впервые увидела возле двери всего около десятка человек. Зато возле дверей других депутатов теперь стояли люди. Она договорилась с юристом и секретарем, что уйдет раньше. Те согласились. Игнат проворчал:
— У нас сегодня народу мало будет. Депутаты на работу вышли. Вчерашние статьи в газетах им не понравились. Друзяев прошел, с нами не поздоровался демонстративно, даже рыло в сторону отвернул.
Марина заметила, что Капустин обижен и усмехнулась:
— Брось обижаться. Тебе с ним не детей крестить!
К часу возле кабинета никого не было. В коридоре установилась тишина. Марина попрощалась с помощниками и уехала. По дороге попросила Сабиева, сидевшего за рулем «Волги»:
— Клим, заедь в ближайший от дома храм…
Минут через двадцать Степанова разговаривала возле церкви со старым священником. Он как раз собирался запирать церковь, когда она подошла. Попросила принять исповедь у раскаявшегося грешника. Отец Михаил долго вглядывался в ее лицо сквозь очки, а потом спросил:
— Вы Степанова Марина Ивановна или я ошибаюсь?
— Да, я Степанова.
Он чуть поклонился и произнес:
— Со вниманием слежу за вашими выступлениями. Прямо и честно говорите о бедах воинских, о чаяниях народных. Исповеди мы в праздники да по воскресениям принимаем, но вам не откажу. Понимаю, что времени нет. Благое дело делаете. Приходите сегодня в четыре часа. Я вас ждать буду.
— Спасибо, отец Михаил. Придем.
Священник перекрестил ее вслед. Внимательно глядел на стройную фигуру, идущую к воротам и всю залитую солнцем. Марина встала в церковных воротах и трижды перекрестилась, глядя на золотившийся в голубой вышине крест. Окрестные березы, тополя и липы покрылись зелеными клейкими листочками и одуряюще пахли. Многочисленные грачиные, вороньи и галочьи гнезда уже заполнились жильцами. Тут и там из-за краев гнездовищ торчали хвосты насиживающих мамаш.
Леонтий Швец в парике, с тремя охранниками, с тяжелым вздохом влез в машину. Серая иномарка, как приклеенная, шла за ними. Сабиев зло поглядел на преследователей в зеркало заднего вида. Если бы не приказ — «вести себя, как обычно», он бы с
Степанова в строгом черном костюме и с платочком на голове, вышла под руку с Николаем Горевым из подъезда. Охрану она с собой не взяла, решительно отметя все уговоры парней. Зеленые, известные всей стране, глаза, вновь спрятали темные очки. Горев был в черном костюме, белой рубашке и галстуке. Зоя Шергун приобрела костюм накануне по просьбе подруги и утром привезла в квартиру Степановой. Она разговаривала с Горевым, хотя разговор не заладился с первых минут. Зоя никогда не симпатизировала Николаю. В отличие от мужа, она винила Ахмада в слепоте Олега. Сам полковник не решился приехать в квартиру Марины, пока там находился Николай, но женщину он не осуждал.
Они легко добрались до церкви. Отец Михаил уже подготовился к исповеди и стоя посреди церкви, молился. Марина представила Николая священнику и мужчины отошли в сторону. Горев встал на колени, тихим голосом принялся рассказывать обо всем, что с ним случилось за долгие годы. Батюшка стоял перед ним с крестом в руках и внимательно слушал, время от времени задавая вопросы.
Женщина отошла на другую сторону храма. Разглядывала иконы и фрески на стенах. Продавщица свечей в левом углу от входа, уже не молодая, в черном платочке, несколько раз взглянула на нее. Марина подошла и купила с десяток свечей. Женщина спросила:
— Может, помочь поставить? Я подскажу…
Степанова отказалась:
— Я знаю. Спасибо.
Поставила свечи к иконам Николая Чудотворца, Георгия Победоносца, Владимирской и Казанской божьим матерям, за здравие и за упокой. Долго стояла перед каждой, шепча полузабытые молитвы. На сердце становилось все спокойнее. Заметив кружку для пожертвований, сунула в щель несколько бумажек. Перекрестилась на распятие Христа. Зажгла свечу и стояла с ней посреди храма, не чувствуя, как горячий воск стекает на пальцы. Исповедь закончилась часа через полтора. Наконец Горев встал с уставших колен. Отец Михаил перекрестил его, отпуская грехи и сказал вслед:
— Иди с миром, сын мой. Да укрепит Господь твою душу в последний час. — Подошел к Марине: — Большое дело вы сегодня сделали, Марина Ивановна. Ввели овцу заблудшую в храм Господень. Благослови вас Господь.
Женщина потянулась за кошельком в сумочку:
— Сколько я вам должна, батюшка?
Он покачал головой и мягко улыбнулся:
— Ничего вы не должны. Ступайте с миром.
— Благословите, отец Михаил…
Марина опустилась на колени и он перекрестил ее, что-то шепча старческими губами. Она поцеловала его руку. Встала. Подошла к Николаю, стоявшему у двери. Оба перекрестились и вышли из церкви. В воротах снова обернулись и осенили себя крестом. Лицо Горева было задумчивым и грустным. Подойдя к дому, Степанова набрала номер на мобильнике и велела ребятам возвращаться. Вошли в подъезд. Дорогу преградила милиция: