У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
Большая часть самолета оказалась забита мешками, ящиками и коробками. Марина сидела в конце ряда, где пространство было свободным из-за откидывающейся створки. Слева находился прапорщик Чепыгин, справа старший лейтенант Гавриленко. Марина решила подремать и преспокойно привалилась головой к плечу прапорщика. Тот лишь покосился и постарался сесть так, чтоб ей стало удобнее. На противоположном ряду не выдержали. Трое майоров встали и направились к ним. Один наклонился:
— Прошу прощения, что не даем отдохнуть. Вы Степанова?
Маринка открыла глаза и
— Точно.
Офицеры заулыбались:
— Марина Ивановна, тут наши мужики поспорили. Двое сказали, что вы после депутатства на службу не вернетесь. Мелковато для вас, а мы уверены, что вернетесь. Это так?
Маринка рассмеялась и прижалась к уху наклонившегося майора:
— Мне по контракту осталось полтора года и я возвращаюсь на службу. Потом собираюсь уйти из армии, у меня же двое детей. Лесником стану. Потребуюсь армии — вернусь.
Сурового вида здоровяк предложил:
— Может вы на наш ряд перейдете? Многие поговорить хотят…
Степанова встала. С противоположного ряда мужиков как ветром сдуло. Все столпились в хвосте самолета. Марине подсунули ящик вместо стула, а сами расселись на рюкзаках. Из-за шума моторов приходилось кричать. Один из мужиков сразу спросил:
— Марина Ивановна, разве вы не могли в Москве остаться дослуживать? На местах новых дислокаций никаких условий нет. К тому же вы после инфаркта. Неужели доктора не предлагали вам пройти медкомиссию и уволиться вчистую? На вполне законных основаниях. Ни один из нас никогда не упрекнул бы вас в этом. Понимаем.
Она улыбнулась:
— А мне это надо? Думаете, я в политику сунулась ради теплого местечка?
Они загомонили:
— Да мы знаем, что не ради этого! И все же стоило бы поберечь себя.
Женщина вздохнула:
— Мужики, если все время о себе думать, то надо оставаться дома и никуда носа не высовывать. Вы же воюете, тоже о себе не думаете.
Из толпы раздался возглас:
— Но мы мужчины, а вы женщина.
Степанова улыбнулась:
— Это кто тут такой домостроевец?
«Домостроевцем» оказался молоденький парнишка с погонами лейтенанта. Щеки резко покраснели, когда все мужчины с улыбками уставились на него. Он принялся оправдываться:
— Я только хотел сказать, что женщинам тяжелее на войне приходится…
Сидевший рядом майор похлопал его по плечу:
— Марина Ивановна перед трудностями не пасует! Иначе не летела бы в тьму-таракань.
Они расспрашивали обо всем, задавали вопросы и выслушивали ответы. Фактически на высоте две тысячи четыреста метров прошла очередная конференция. Маринка чувствовала, что находится среди своих. Тут ее понимали и судьбы мужиков были похожи на ее судьбу. В разговоре полет прошел очень быстро и мужики удивились, когда самолет начал снижение:
— Быстро долетели. Может, подбросить? Мы крюк сделаем, довезем до Полтавской.
Она отказалась:
— Меня встречать будут. Спасибо.
Под Моздоком земля освободилась от снега. Весна была в самом разгаре и Степанову сразу опахнуло запахом раскисшей
— Чехи знают о твоем прилете. Мы радиопереговоры перехватили. Не смотря на то, что здесь территория России, мелкие банды то и дело устраивают нападения. А уж тебя они постараются не упустить…
Степанова поняла:
— Ругались сильно?
Андриевич махнул рукой:
— Ты что для политиков, что для бандитов — кость в горле. Мне вмешаться пришлось…
Огарев рассмеялся и отвернулся в сторону:
— После его вмешательства в эфире тишина стояла минут пять. Затем испуганный голос с акцентом спросил «ты кто?». Вацлав прочел этому недоумку вторую лекцию с такими заворотами, что потом с дивизии звонили, узнавали, кто так виртуозно чехов отматерил…
Степанова захохотала, тряхнув смущенного поляка за плечо. Вацлав молча протянул Марине бронежилет и она не стала возражать. В машине ехать не хотелось. Солнце наверняка нагрело крышу машины и внутри установилась «парилка». Женщина решительно забросила сумку на заднее сиденье «уазика» и направилась к БТРу. Двое спецов протянули ей руки и помогли влезть на броню. Полковники переглянулись, а затем вскочили на борт следом за ней. Лейтенант и прапорщик поехали в машине.
Весна стояла дружная и дорога раскисла. Многочисленные ямы и колдобины заставляли молчать, чтобы не прикусить язык. Всюду под солнцем сверкали лужи. Легкий ветерок шевелил торчащие клочки прошлогодней травы. Вокруг расстилалась ровная степь с редкими купами деревьев.
Возле села Ага-Батыр переехали через мост и вскоре съехали на еще более разбитую проселочную дорогу. Колеса увязали и временами машины натужно ревели моторами скользя по чернозему. В одном месте «уазик» увяз окончательно. Сколько шофер не газовал, из-под задних колес летела грязь, но машина с места не стронулась и на сантиметр, все глубже зарываясь в землю. БТР пристегнул его тросиком к себе и поволок дальше. В стороне остался довольно большой поселок, а затем показался палаточный городок, огороженный бетонными столбами с натянутой колючей проволокой. Примерно в километре виднелся лесок. Крайние палатки почти вплотную прилегали к нему. Огарев крикнул:
— Там Кура течет. Проскочили село Полтавское, туда мы в магазин ходим. Одной ходить не советую. На тебя чехи охоту объявили.
Въехали в проволочные ворота. Марина обратила внимание, что территорию начали благоустраивать. Виднелись засыпанные щебенкой дорожки. Солдаты старательно прокапывали канавы вокруг палаток и вдоль дорожек, утрамбовывали привезенный гравий. БТР остановился у центральной палатки с лаконичной табличкой «Штаб». Огарев спрыгнул с брони:
— Марин, жить в нашей штабной палатке будешь. Мы тебе уголок отгородим. Сами тоже там располагаемся.