У края

Зарецкий Анатолий

Меж тем Волков завез в какой-то пансионат:

– Владение самого Михалкова, – с гордостью объявил он, не уточнив, однако, которого из них, – За все уплачено. Отдыхайте, а я поеду, обрадую жену. Завтра в восемь за вами заедут.

Нас поселили в приличном сельском домике с евроремонтом, который оказался в нашем полном распоряжении, и показали, где можно поужинать.

Заведение оказалось рестораном. У меня были на всякий случай сто долларов и совсем немного рублей. У Костина

и того меньше.

– Что у вас за странные деньги? – удивленно спросила официантка, разглядывая купюру.

– Доллары, – ответил ей.

– Доллары?! Первый раз вижу. И что мне с ними делать?

– Да что угодно! Можно разменять, – подсказал Костин.

– Где? – спросила официантка.

– Пригласите вашего шефа, – попросили ее.

Шеф оказался еще более бестолковым. Он вертел и мял пальцами незнакомую купюру, смотрел ее на свет, оставалось лишь на зуб.

– А у вас других денег нет? – неуверенно спросил он, не решаясь вернуть то немногое, чем мы могли расплатиться за прекрасный вечер.

Увы, других денег у нас не было, а наши слова о каком-то обменном курсе сельским населением не воспринимались. С трудом разошлись, взяв сдачу бутылкой водки.

И остаток того вечера прошел в незабываемых воспоминаниях о былой жизни.

Едва не проспали утренний подъем. Гудела голова после вчерашнего. Хорошо, за нами заехал Славик, которого уже видел у Волкова. Тот сразу оценил наше состояние и завез позавтракать, отыскав где-то пару банок пива для поправки здоровья.

Стало чуточку легче, но раздолбанная дорога до Пелгусова вымотала его остатки, вернув в мрачное состояние, как после утреннего подъема.

Хорошо, Волков еще не приехал.

– Пойдем, посмотрим завод, – предложил Костин.

Свежий воздух, нежаркий день, а главное, хоть какой-то производственный интерес, – постепенно делали свое дело.

– Ну и глина! – сходу оценил новоиерусалимский специалист.

– Нормальная глина, – не согласился с ним его пелгусовский коллега.

– Говно! – однозначно заклеймил иерусалимский, – Она же заизвесткована выше крыши.

– Ну, да, – вынужденно согласился оппонент.

И таким образом, в подобных спорах специалистов, мы прошли почти все участки технологического цикла.

– Смотри, Толя, какой рваный кирпич, – наглядно показал Костин, – Это от извести. Шаровые мельницы у них тоже дрянь. Изношены до предела, – пояснил он.

– Вас уже зовут, – подошла к нам женщина, – Пойдемте, я вас провожу в зал.

Мы вошли в небольшой зальчик, заполненный народом. В президиуме уже сидел Волков.

– Идите сюда! – махнул он нам. Пришлось. Свободных мест больше нигде не было.

Выступал Костин, выступал Волков, подавал реплики и я. К всеобщей радости, собрание завершилось на оптимистичной ноте.

– Я вас довезу до Владимира,

а дальше своим ходом. Мне на недельку надо остаться, – проинформировал владелец кирпичного завода.

В разговорах до Владимира долетели незаметно. Ближайший рейсовый автобус до Москвы отправлялся лишь через два часа, и мы с восторгом осмотрели центр старинного города – его храмы, останки крепостных стен и земляных валов вдоль Клязьмы.

Автобусное путешествие проспали. Проснулся уже в Москве от жуткого озноба. Меня трясло, как в лихорадке. Домой попал почти в полночь.

– Да у тебя жар, – мгновенно сообразила жена.

К Волкову поехал лишь через неделю, когда более-менее оклемался. Там же оказался и Костин.

– А я всю неделю проболел. Проклятые кондиционеры! – поделился он. Я лишь рассмеялся в ответ.

Вскоре, взяв отпуск в своем управлении, Костин отправился в Пелгусово налаживать кирпичное дело. А я заскучал втуне.

– Афанасич, ты бы перевез сюда свое богатство. И тебе веселее, да и народ бы приобщался. А то завалил всю квартиру. Как еще жена терпит, – подкатился как-то раз Волков.

– Здорово! Хоть в доме пыли будет меньше, – обрадовалась Татьяна.

За три рейса мы с Волковым переправили почти все, накопленное за десять лет увлечения камнем. А в комнате-офисе появились шкафы, и я, наконец, занялся систематизацией своей коллекции.

Костин появился лишь за неделю до окончания отпуска.

– Сделал все, что мог. Без радикальной реконструкции завода ничего, кроме третьесортного кирпича выпускать нельзя, – рассказал он, – Туда бы псковского умельца с его печами для обжига. А так.

Покрутившись дня три, Александр Петрович исчез. А через неделю случайно обнаружил, что из шкафа пропала документация, связанная с его новоиерусалимским предприятием: мой бизнес-план, мои планировки цехов и планировки «Бретона», и даже привезенная Паоло статистика.

Когда отошел от шока, взял себя в руки и позвонил Костину. Тот не стал отпираться, а лишь заявил, что взял свое.

– И даже мой бизнес-план?

– Твоей разработки, Толя, согласен, но делал ты его в управлении, а значит, он не твой. К тому же, вспомни, кто его оттуда вынес.

– Александр Петрович, скажите, а почему вы все сделали тайком?

– Да так. Решил, если попрошу, не отдашь. Ведь скажи честно, не отдашь?

– Не надо о чести, Александр Петрович. Скажите, зачем вам все это?

– Да мало ли. Вдруг все изменится, – ответил он.

То был конец наших отношений. Я долго мучился, пытаясь его понять, и не мог, потому что потерял друга, которому верил безоговорочно.

Недели на две я исчез отовсюду. Мне никого не хотелось видеть.

– Афанасич, ты куда пропал? Заболел? – позвонил Волков.