У меня живет жирафа

Вильмонт Екатерина Николаевна

– Хорошо, в среду так в среду.

– Мария Евграфовна, простите, но могу я задать вам один, быть может, дурацкий вопрос?

– Задавайте!

– Раньше он у меня как-то не возникала вот по прочтении ваших мемуаров вдруг возник…

– Да не мямлите, задавайте ваш вопрос!

– Скажите, вы были такая идейная? Вы за идею совершали ваши чудо-подвиги?

– Да как вам сказать… Поначалу, по молодости и глупости, да, пожалуй, была идейная, но постепенно моя идейность как-то тускнела, я начала понимать, что все вовсе не так прекрасно в нашей стране и все победные реляции в огромной степени просто пропаганда. А еще… эта история с Егоршиным, ну, вы же читали… Человек вернулся с задания с фантастическими

результатами, добыл совершенно бесценную информацию, чудом уцелел, а его быстренько посадили именно за то, что уцелел… Мол, не должен был уцелеть, а он, мерзавец такой, уцелел. Значит, враг! И такие истории были сплошь и рядом. Хочешь не хочешь, а прозреешь… Сейчас об этом и пишут, и кино снимают, а тогда… Так что я была не слишком идейной. Но уйти к немцам я органически не могла, а после войны… Был соблазн, не скрою, сбежать на Запад, но у меня оставались тут заложники. Мама, сестра… Их бы не пощадили. И к тому же я была… Я уже не могла обходиться без этой работы. И еще я понимала, что, если уйду на Запад, с меня там потребуют выдачи своих. А это мне претило. Так что, друг мой, у моей судьбы три составляющих – авантюризм, страх и везение.

– Вы забыли еще одну составляющую, Мария Евграфовна.

– Какую же?

– Талант, а может, даже гениальность.

– О! Как теперь выражаются, это круто, друг мой! – рассмеялась она.

– А может, программу о вас так и назвать? Гений разведки?

– Ни в коем случае! Я ведь еще жива!

– Тем более!

– Нет, дорогой вы мой, у нас сейчас слова «гениальный» и «великий» до такой степени девальвированы, что просто иной раз стыдно слышать… Если, предположим, артист очень старый, его называют великим, а если уж помер, то гениальным. И неважно, что при жизни он был вполне посредственным, а то и вовсе плохим артистом. Или поэтом-песенником. Так что придется вам обойтись в случае со мной без этих двух эпитетов.

– Да, вы правы. Я дал маху. Сам иной раз готов на стенку лезть от этой девальвации слов. И, кстати, слово «любовь» тоже здорово девальвировано.

– Слово – да, а вот чувство – нет! Просто зачастую любовью называют чувства, не имеющие к ней ни малейшего отношения. Знаете, что, на мой взгляд, может быть, главное в любви?

– И что же? – улыбнулся он.

– Доверие. Понимаю, вы небось думаете, сидит девяностолетняя старуха, годится мне в бабушки и рассуждает о любви.

– Ничего подобного я вовсе не думал. Я с вами полностью согласен. Доверие – это так важно… Но это редкость, вернее, даже раритет. В наше время.

– Это грустно, друг мой, очень грустно.

– Ий, скажи, тебе нравится мой брат? – спросил Роман.

– Да, очень.

– А чем?

– Ну, я не знаю, но мне кажется, что он какой-то настоящий, что ли…

– Эдакий мачо, да?

– Нет, не в этом дело. Просто он… ничего из себя не строит, он честный с самим собой и с другими тоже. Ну, вот как-то так… А ты почему спросил?

– Просто из любопытства. А как ты считаешь, он интересный мужчина?

– Ну, наверное… Я с этой точки зрения на него не смотрела, но девчонки у меня в салоне очень даже высоко его оценили. Только он какой-то неприкаянный.

– Ты его жалеешь?

– Ну, немножко… Просто он мне нравится. А мне всегда хочется, чтобы людям, которые мне нравятся, было хорошо.

– Старица Софья по всему миру сохнет, – проворчал Роман.

– А ты почему злишься? У тебя неприятности на работе?

– Что за чепуха! У меня все прекрасно на работе.

– Ты в последнее время стал какой-то раздражительный, нервный.

– Будешь нервный с этими московскими пробками.

– Все дело в пробках? – не поверила Ия.

– Ну, я же сказал, кажется, все это понимают. Хорошо

тебе на твоем скутере, в любую щель пролезешь.

– Ну заведи себе тоже скутер.

– Я не могу себе этого позволить! Начальник на скутере – это неприлично. Да и модный дизайнер тоже, между прочим.

– Дизайнер может себе позволить такую вольность, а чиновнику, конечно, не пристало! – рассердилась наконец Ия.

Роман ушел, хлопнув дверью.

Чего он бесится? А может, интрижку завел? Совесть мучает? Противно засосало под ложечкой. Вот знаю же, что мужчины верными крайне редко бывают, а Ромка красивый, успешный, на него наверняка немало охотниц, только выбирай… А все равно больно. Еще как больно. Но, может, все это только мои подозрения, может, и нет ничего, а я уже страдаю? Но выяснять что-то просто ниже моего достоинства. Пусть все идет как идет. А может… Ее посетила совсем новая догадка. А может, он ревнует меня к Мише? Потому и злится? Потому и расспрашивал сегодня, как я к нему отношусь? Да, кстати, это больше похоже на правду, обрадовалась вдруг Ия. Такой вариант ей куда больше нравился. Она же знала, что у нее совесть чиста. Хотя чувствовала, что нравится Мише. Но он не из тех, кто станет приставать к жене брата. Исключено. Значит, собственно, все хорошо. Она облегченно вздохнула и отправилась в салон.

День выдался трудный, у одной клиентки, заказавшей очень сложное и дорогое платье, сорвалась свадьба, она приехала в салон отказываться от него, рыдала, даже билась в истерике, требовала назад деньги, грозила судом, а когда Ия сказала, что может вернуть ей означенную в договоре сумму только в два приема, закричала, что ославит ее салон на всю Москву. Тоже мне, модное заведение, а сами нищие и т. д. и т. п.

В результате за ней приехал отец, извинился и увез несчастную. Но нервы у всех были на пределе.

– Знаешь, Ийка, – сказала Аня, – она когда выбрала это навороченное платье, я сразу почему-то подумала, что свадьба у нее сорвется.

– Почему? – удивилась Ия. – Я и посложнее заказы выполняла, и ничего…

– Не знаю. Интуиция, наверное.

– А у меня с интуицией как-то слабо, – призналась Ия.

– Жареный петух еще не клевал, – заметила Аня.

– Да нет, интуиция – это штука врожденная…

Едва все успокоились, приехал жених одной из заказчиц забрать платье, так как сама она подвернула ногу, и с места в карьер начал приставать к Ане, да так, что той пришлось облить его водой из стакана. Он оскорбился и стал кричать, что нечего мол из себя целок строить, все знают, чем в этих самых салонах занимаются.

– Молодой человек, вы что-то напутали, – ледяным тоном проговорила явившаяся на шум Ия. – Это не салон эротического массажа! Вам, вероятно, туда надо было. Я сейчас позвоню вашей невесте и узнаю, куда она вас отправила.

Он испугался и поджав хвост ретировался.

– Нет, ну бывают же такие дни… – перевела дух Аня. – Но бог любит троицу, будет что-то еще, до кучи.

Однако до конца рабочего дня все было спокойно. Но Ия находилась в таком взвинченном состоянии, что идти домой не хотелось, а то непременно поругается с мужем после утренней разминки. Она позвонила домой и предупредила, что задерживается.

– Поужинай сам.

– Ладно, ко мне тут Михась зарулил, мы немножко дернем по случаю пятницы. Вот Михась спрашивает, не надо ли за тобой зайти.

– Да нет, не нужно. Сейчас светло допоздна, а тут два шага.

– Только дворами не ходи, иди по улице.

Вот и хорошо. Там Миша, пусть посидят без меня, а я поработаю. Надо раскроить два сложных платья и лучше всего это делать, когда никто не мешает. И она с удовольствием взялась за дело.

– Слушай, Михась, тебе нравится моя жена? – спросил изрядно подвыпивший Роман.