У моря Русского
Шрифт:
…Спит владыка правоверных, но не до сна Ширин-бею. Все время после разговора с Джаны-Беком, который произошел накануне приема у Менгли-Гирея, бей Халиль прожил в тревоге. Джаны-Бек высказал страшное предположение. Сераскир не донес хану о своих подозрениях не потому, что он добр к бею Халилю и его сыну Алиму, а потому, что еще не уверен в причастности Алима к шайке Дели-Балты. «Сейчас, наверное, лучшие его аскеры шныряют по моему бейлику, — думал Халиль. — И как только найдут подтверждение, это сразу станет известно хану».
Правда, Алим — сын бея Ширина,
Бей Халиль в душе надеялся, что Джаны-Бек ошибся. Неужели его Алим творит разбой? Но зачем же, если сын не причастен к разбойничьим налетам, попал он в Сурож и содержится сейчас в крепости? Какие дела повели его в Сурож? Бей наказал своему человеку в свите сераскира постоянно осведомлять его обо всем и сейчас с нетерпением ждал известий.
Наконец, после полудня во дворец прискакал запыленный путник и, не снимая с руки нагайки, прошел в покои бея. Он упал перед Ширином на колени, и тихо заговорил:
— Плохие вести, великородный бей. Твой сын, да спасет его аллах от девяноста девяти несчастий, послал из Сурожа письмо своему молодому другу Бахти из Кара-субазара. Сераскир прознал об этом, и того Бахти схватили. Пытали его, и Бахти подтвердил, да простит меня великий бей, что твой сын и Дели-Балта — одно и то же лицо.
— Этот молокосос мог оболгать моего сына! — воскликнул Халиль-бей. — Что не скажет человек, если его пытать.
— Прости, бей, но у Джаны-Бека в руках письмо Алима.
— Ну и что же?
— Помнишь, бей, ту памятную ночь, когда сераскир получил отсеченную голову? С ней была записка, написанная Дели-Балтой. Та записка и это письмо, да простит меня мой повелитель, написаны одной рукой. Джаны-Бек никогда не простит этой насмешки Алиму.
— Ты прав, Даулет. Сыну грозит большая опасность. Сейчас же иди, смени лошадей и немедля скачи обратно, в Карасу. Найди моего казначея и скажи ему, пусть возьмет из моей казны большой сафьяновый кисет и отсчитает из него девять раз по девяносто золотых монет. Возьми и сразу же скачи назад. Я жду тебя завтра утром.
Отослав слугу, Халиль-бей долго сидел в раздумье, широко расставив ноги. Желтые сухие руки бея лежали на коленях неподвижно.
«Денег не жалко. Но одним золотом гнев хана не погасить. Придется упасть перед троном владыки на колени, и это тронет душу хана. Видит всевышний — нелегко гордому Ширину ползать у ног Менгли, но надо…»
На следующее утро после второй молитвы Даулет привез золото и почти одновременно с ним вошел посланец хана. Бея Ширина звали во дворец.
Менгли-Гирей установил правило — один раз в неделю проводить день мудрости. В этот день поэты должны были сочинять стихи, старцы записывали в толстые книги все то, что, по их мнению, под луной хорошо, а что плохо, аскеры постигали мудрость войны. Сам хан трудился над составлением истории государства, а иногда обдумывал новые законы перед тем, как вынести их на утверждение Дивана.
Конечно, не сам хан составлял историю государства. Писали ее имамы,
Убеленный сединами имам читал:
— Благословенный и величественный Чингиз-хан, основатель рода Чингизидов, сам родился от блистательных родителей и без сомнения в год льва, потому что был олицетворением характера и достоинств этого славного повелителя зверей.
— Совершенная правда, — заметил хан.
— Сын его Джучи, раздвигая границы владений…
Вошел, согнувшись до пола, слуга и произнес:
— Сераскир по важному делу.
— Пусть войдет.
Джаны-Бек вошел в комнату, широко шагая, подошел к хану, склонился на одно колено и поцеловал край халата владыки.
— Твоя воля, великий, исполнена. Дели-Балта найден!
— Где?
— Он в крепости Санта-Кристо. Имя его Алим.
— Алим, сын Халиля?!
— Так, могучий хан.
— Новые дела отвлекают меня, о мудрый богослужитель, — обращаясь к имаму, произнес хан, — отложим историю на следующую неделю.
Имам молча удалился.
— Рассказывай, — произнес Менгли-Гирей.
В речи, полной негодования, Джаны-Бек рассказал хану о подлых делах Ширина. Сераскир часто видел хана грозным и разгневанным — владыка был неимоверно вспыльчив. Но на сей раз Менгли-Гирей разъярился необычайно. Сераскир ликовал. Менгли-Гирей подбежал к двери и с силой толкнул легкие створки ногой.
— Эй. кто там! — В узком коридорчике, теснясь, появились слуги.
— Немедля пошлите за Ширин-беем. А ты, сераскир, иди к себе и через час пошли во дворец палача. Мне понадобится его тяжелая рука и острая сабля. Иди.
Сераскир вышел, а хан, усевшись на подушки, стал нервно покусывать конец своей бороды. Он долго сидел молча.
— Что я скажу этому седому верблюду? — вслух спросил сам себя хан, когда совсем успокоился. И вслух же ответил: —Я скажу ему: про тебя говорят, что ты могучий и мудрый. Может, врут люди? Посмотри на своего соседа Аргин-бея — он вдвое моложе и беднее тебя, а завел себе семерых сыновей и двух дочерей. И все они образцы благочестия и послушания. А ты родил всего одного ишака и не можешь с ним справиться. Он оскорбил аллаха, прогневил хана и преступил закон. Он творит разбой под носом своего отца, он хуже всякого злодея-айдамаха. Он навлек позор на наши седые головы перед всей вселенной. В Судакской крепости сейчас каждый слуга знает, что в яме сидит убийца и грабитель, и чей он сын? Славного Халиля из рода Ширинов! Наш великий и могучий предок хан Чингиз человека, ограбившего своего единоверца, без суда лишал головы. Мы последуем примеру нашего предка, мы…
Открылась дверь, и в кабинет вбежал бей Халиль. Лицо его было красным и потным, в глазах испуг. Он рывком подбежал к хану, запнулся за складку ковра и упал у ног Менгли-Гирея. Из рук бея выпал вместительный бархатный мешок и, глухо стукнув о ковер, развязался. Из мешка веером рассыпались крупные золотые монеты.
— Прости меня, владыка, что я так поздно исполнил твою волю, — заговорил Халиль. — У меня не было при себе того мешка денег, которые ты повелел принести мне прошлый раз. Мой слуга только что привез золото из Карасу, и я тотчас же прилетел во дворец.