У нас это невозможно

Льюис Синклер

Было создано новое Министерство просвещения и общественных отношений. В течение нескольких месяцев Конгресс все не мог собраться обсудить законность этого мероприятия, а между тем пост нового министра с блеском занимал Гектор Макгоблин, доктор медицины, доктор философии, почетный доктор литературы.

Сенатор Порквуд милостиво согласился занять пост генерального прокурора, и все остальные должности были также заняты людьми, которые хотя и очень энергично поддерживали чуть ли не социалистические проекты Уиндрипа относительно распределения чрезмерно больших состояний, но были тем не менее известны как люди вполне здравомыслящие и отнюдь не фанатики.

Поговаривали, хотя Дормэсу Джессэпу так и не удалось этого

установить, что Уиндрип перенял у Ли Сарасона испанский обычай избавляться от нежелательных друзей и от врагов путем назначения их за границу, предпочтительно подальше. Как бы то ни было, послом в Бразилию Уиндрип назначил Герберта Гувера, который принял этот пост без особого восторга; послом в Германию – сенатора Бора; губернатором Филиппин он назначил сенатора Роберта Лафолетта, отказавшегося принять это назначение.

Послами в Англию, Францию и Россию назначены \и не больше не меньше, как Эптон Синклер, Мило Рено и сенатор Бильбо из Миссисипи.

Эти трое неплохо провели время. Мистер Синклер чень понравился англичанам, проявив настолько горячий и дружественный интерес к их политическим делам, что открыто поддерживал независимую лейбористскую партию и выпустил очень живую брошюрку под названием «Я, Эптон Синклер, утверждаю, что премьер-министр Уолтер Эллиот, министр иностранных дел Антони Иден и первый лорд Адмиралтейства Нэнси Астор – все они лгуны и отказались принять великодушно предложенные мною советы». Мистер Синклер вызвал также немалый интерес в английских светских кругах, ратуя за парламентский акт, запрещающий ношение вечерних туалетов и охоту на лисиц (кроме охоты с дробовиком); во время официального приема в Букингэмском дворце он тепло пригласил короля Георга и королеву Мэри приехать жить в Калифорнию.

Мило Рено, агент по страхованию и бывший президент Национальной ассоциации по организации отдыха на фермах, которого все французские роялисты сравнивали с его великим предшественником Бенджаменом Франклином за его прямоту и откровенность, стал самым популярным человеком в международных кругах Парижа, департамента Нижние Пиренеи и на Ривьере; однажды его сфотографировали, когда он играл в теннис на Ривьере с герцогом де Тропец, лордом Ротермиром и доктором Рудольфом Гессом.

Но, пожалуй, лучше всех повеселился сенатор Бильбо.

Сталин сам просил его совета (зная, что у Бильбо большой опыт по «стабилизации» в штате Миссисипи) относительно насаждения культуры среди несколько отсталых туземцев Таджикистана, и совет посла оказался настолько ценным, что его превосходительство Бильбо был приглашен присутствовать на военном параде в Москве 7; ноября; он находился на одной трибуне с самыми высокими представителями бесклассового государства Это было большое торжество для его превосходительства. Сам главнокомандующий не выдержал и упал в обморок после того, как проследовало 200 тысяч советских пехотинцев, 7 тысяч танков и 9 тысяч самолетов; Сталина вынуждены были унести домой после того, как он просмотрел 317 тысяч; но посол Бильбо был на своем месте на трибуне, когда проходил самый последний из 626 тысяч солдат, причем все они отдавали ему честь, так как принимали его за посла Китая; а он без устали подпевал им и отвечал на их приветствия (по 14 в минуту).

Гораздо меньшим успехом он пользовался позднее, когда на собраниях хмурых членов Ассоциации англоамериканских эмигрантов, бежавших в Россию от империализма, он спел сочиненный им самим куплет, казавшийся ему очень забавным:

Вставай и драпай без оглядки,Трудящийся раб СССР.У Бильбо дома все в порядке,Любой слуга – миллионер.

Миссис Аделаида Тарр-Гиммич после своей вдохновенной кампании в пользу мистера Уиндрипа публично

выражала неудовольствие по поводу того, что ей не предложили ничего лучшего, чем место в таможне в Номе, на Аляске, хотя его предлагали ей очень настойчиво. Она потребовала, чтобы специально для нее было создано Министерство по домоводству, охране детей и борьбе с пороком. Она угрожала, что станет джефферсоновкой, республиканкой, коммунисткой, но в апреле стало известно, что она пишет в Голливуде сценарий для грандиозной картины под названием «Они сделали это в Греции». Желая оскорбить и бесхитростно повеселиться, вновь избранный президент назначил Франклина Д. Рузвельта послом в Либерию. Противников мистера Рузвельта это сильно потешало, а газеты оппозиции поместили карикатуры, на которых Рузвельт с несчастным видом сидел в хижине из пальмовых листьев. НРА было на вывеске перечеркнуто и вместо этого поставлено США. Но мистер Рузвельт с такой любезной улыбкой отклонил назначение, что шутка как-то не удалась.

Сторонники президента Уиндрипа раструбили о том знаменательном факте, что он первый президент, который вступил в должность не 4 марта, а 20 января, согласно новой, двадцатой поправке к конституции. Это-де было прямым знамением неба (хотя в действительности автором поправки было не небо, а сенатор Джордж Норрис из Небраски) и доказывало, что Уиндрип создаст новый рай на земле.

Вступление в должность прошло бурно. Президент Рузвельт отказался при сем присутствовать; он вежливо сообщил, что тяжело болен, однако в тот самый день его видели в одном нью-йоркском магазине – он покупал книги по садоводству, и вид у него был превеселый.

Торжество освещало больше тысячи репортеров, фотографов и работников радио. Двадцати семи избирателям и избирательницам сенатора Порквуда пришлось спать на полу в конторе сенатора и в зале, снятом на две ночи за тридцать долларов в предместье Блэйденсбург. Президенты Бразилии, Аргентины и Чили прилетели на самолете компании «Пан-Америкен», а Япония прислала семьсот студентов в специальном поезде из Сиэтла.

Одна из детройтских автомобильных фирм преподнесла Уиндрипу бронированный лимузин с непроницаемыми для пуль стеклами, с потайным несгораемым ящиком для бумаг, с секретным погребцом для вин и с обивкой из гобеленов 1670 года. Но Бэз предпочел поехать из дому в Капитолий в своей старой закрытой машине; шофером был молодой парень из его родного города, который для столь важного для государства случая надел синий костюм с красным галстуком и котелок. Сам Уиндрип был в цилиндре, но он позаботился о том, чтобы Ли Сарасон во время самого торжества оповестил по радио сто тридцать миллионов граждан, что цилиндр он одолжил – специально для этого случая – у одного нью-йоркского депутата из республиканцев, имеющего родовитых предков.

Однако за Уиндрипом следовал антиджексоновский эскорт солдат: Американский легион, за ним – превосходившие великолепием всех и вся минитмены в блестящих серебряных шлемах, предводительствуемые полковннком Хэйком, в ярко-красном мундире, желтых рейтузах и в шляпе с золотым плюмажем.

Торжественно и вместе с тем робея, как провинциальный мальчишка, попавший на Бродвей, Уиндрип принял присягу, к которой привел его Верховный судья (весьма его не любивший), и, подойдя к микрофону, пронзительно выпалил:

– Сограждане! Как президент Соединенных Штатов Америки, я хочу сообщить вам, что с этой минуты у нас начинается подлинный «новый курс», и все мы насладимся многочисленными свободами, дарованными нам историей нашей страны… и все у нас теперь пойдет как по маслу! Спасибо вам!

Таков был первый государственный акт президента. Вторым актом был переезд в Белый дом, где Уиндрип уселся в Восточной комнате в одних носках и закричал Ли Сарасону:

– Вот чего я добивался все эти шесть лет! Я уверен, что так всегда делал Линкольн! Теперь пускай меня убивают!