У нас это невозможно
Шрифт:
Бэз Уиндрип почувствовал себя одиноким – совсем как некий Шэд Ледью в своих апартаментах в гостинице, отличавшихся от его собственных только величиной. Чтобы забыть об этом, Бэз гаркнул с нарочитой веселостью:
– Скажи, Ли, ты когда-нибудь думаешь о том, что будет дальше?
– Конечно, нам с вами, кажется, уже приходилось об этом говорить.
– Черт возьми, но ты только подумай, каких мы можем наделать дел! Подумай только, Ли! А вдруг провернем Североамериканское королевство! – Бэз наполовину верил в то, что говорил, во всяком случае, на четверть. – Как тебе понравится стать герцогом Каролинским… или Великим Герцогом, или же – как там это называется –
– Весьма занятно, – машинально ответил Ли, как он всегда отвечал, когда Бэз начинал плести бессмыслицу.
– Но ты должен держаться меня, Ли, и не забыть, что я для тебя сделал. Да, не забывать этого.
– Я никогда ничего не забываю… Кстати, придется списать в расход или по крайней мере посадить в тюрьму также и Пирли Бикрофта. Этот изменник все еще считается вице-президентом Соединенных Штатов, и если он изловчится вас убить или низложить, то некоторые ограниченные люди, придерживающиеся буквы закона, будут считать его президентом.
– Нет, нет, нет! Он мне друг, что бы он обо мне ни говорил… подлая его душа, – прохныкал Бэз.
– Хорошо. Вы хозяин. Спокойной ночи, – сказал Ли.
Покинув обиталище президента, воплощавшее мечту какого-нибудь водопроводчика о рае земном, Сарасон вернулся в свой будуар, отделанный абрикосовым шелком, где он жил с несколькими красивыми молодыми офицерами ММ. Все это были ярые вояки, не лишенные, однако, вкуса к музыке и поэзии. С ними Ли не проявлял того бесстрастия, как в обществе Уиндрипа. Он либо сердился на своих молодых друзей и тогда пребольно их хлестал, либо у него начинался пароксизм покаяния, и тогда он целовал их раны. Журналисты, раньше как будто относившиеся к Сарасону благожелательно, говорили, что он променял зеленый щиток для глаз на венок из фиалок.
На заседании кабинета в конце 1938 года государственный секретарь Сарасон сообщил членам правительства тревожные новости. Вице-президент Бикрофт – не говорил ли он им, что его следовало расстрелять?.. – бежал в Канаду, отрекся от корпоизма и примкнул к заговору Уолта Троубриджа. Налицо были признаки почти настоящего восстания на Среднем Западе и на Северо-западе, в особенности в Миннесоте и обеих Дакотах, где агитаторы, в большинстве случаев быв влиятельные политические деятели, требовали, чтобы штаты отделились от корпоративного союза и образовали самостоятельное кооперативное (в сущности, почти социалистическое) государство.
– Ерунда! Просто банда безответственных болтунов, – смеялся президент Уиндрип. – А я-то думал, что ты в курсе всех дел, Ли! Ты, видно, позабыл, что я сам лично на прошлой неделе выступил по радио с речью, обращенной специально к этой части страны. И она была великолепно принята. Население Среднего Запада абсолютно мне предано. Там понимают и одобряют все, что я делаю.
Не удостоив его ответом, Сарасон потребовал, чтобы в целях объединения всех слоев населения в порыве достохвального патриотизма, всегда возникающего при угрозе нападения извне, правительство немедленно организовало на мексиканской границе серию хорошо продуманных прискорбных инцидентов, оскорбляющих достоинство нации, угрожающих ее целостности, и на этом основании объявило Мексике войну, как только выяснится, что страна достигла нужного патриотического накала.
Министр финансов Скиттл и генеральный прокурор Порквуд покачали головами, но военный министр
– Нет, нет, нет! – закричал Уиндрип. – Мы еще не готовы для войны. В свое время мы, несомненно, заберем в свои руки Мексику. Мы призваны управлять ею и обратить ее в христианство. Но я боюсь, что ваш дурацкий план может привести как раз к обратному. Вы дадите оружие в руки слишком большого количества безответственных людей, и они могут воспользоваться этим и повернуть оружие против нас, поднять революцию и сбросить всю нашу шайку! Нет, нет! Я часто задумываюсь, не была ли ошибкой вся эта затея с минитменами, которые получили в свои руки оружие и прошли военное обучение. Это была твоя идея, Ли, а не моя.
Сарасон спокойно возразил ему:
– Дорогой Бэз, то вы благодарите меня за организацию этого «великого крестового похода граждан-солдат, защищающих свои дома» – как вы любите говорить в ваших выступлениях по радио, – то вы до того их боитесь, что у вас чуть ли не расстраивается желудок. Пожалуйста, решите раз и навсегда, так или этак.
И Сарасон, не поклонившись, вышел из комнаты.
– Я не потерплю, чтоб он так разговаривал со мной! – плакался Уиндрип. – Негодяй, он забывает, что всем обязан мне. В один прекрасный день он увидит в своем кресле нового государственного секретаря. Он, видно, думает, что такие должности растут на каждом дереве. Может быть, ему желательно побыть председателем банка… а может быть, ему хочется стать императором Англии!
Поздно ночью президента Уиндрипа разбудил голос часового в соседней комнате:
– Да, да, пропустите его… это государственный секретарь.
Президент нервно нажал выключатель лампы, стоявшей на столике у кровати, – в последнее время он плохо засыпал и читал допоздна.
В ее слабом свете он увидел, что в комнату вошли и направились к его кровати Ли Сарасон, Дьюи Хэйк и доктор Гектор Макгоблин. Худое лисье лицо Ли было белым, как мел. Его глубоко сидящие глаза напоминали глаза лунатика. В костлявой правой руке он держал длинный охотничий нож, который потонул во мраке, когда он занес руку вверх. Уиндрип подумал: интересно где в Вашингтоне можно купить кинжал; и еще Уиндрип подумал: черт знает, какая глупость – прямо как в кино или в исторических романах, которые он читал мальчитшкой; и еще Уиндрип подумал, и все в то же мгновение: господи, ведь они меня сейчас убьют!
– Ли, – закричал он, – ты этого не сделаешь!
Ли фыркнул, как человек, почуявший неприятный запах.
Тогда Берзелиос Уиндрип, совершенно непонятно как умудрившийся стать президентом, по-настоящему проснулся:
– Ли! Вспомни, как я отдал тебе свой последний цент в тот раз, когда заболела твоя старая мать, и дал тебе свой автомобиль, чтобы ты мог поехать ее повидать, а сам вынужден был ехать на митинг на попутной машине! Вспомни, Ли!
– А, черт. Я помню… Генерал!
– Да, – без особой готовности откликнулся Дьюи Хэйк.