У нас всегда будет Париж
Шрифт:
— Прощайте, прощайте! Не знаю, куда меня везут, но я отправлюсь в путь! Здоровье мое пошатнулось. Но я вернусь! Смотрите: я иду! — Хохоча, он помахал собравшимся.
Его подсадили в полицейский фургон. Собаку он по-прежнему прижимал к себе, а патефон поставил на колени. Покрутил ручку и завел музыку. Патефон запел «Сказки Венского леса», и под эту мелодию фургон отъехал от тротуара.
В ту ночь по обеим сторонам от «Яслей» стояла тишина: и в час ночи,
Посещение
Она позвонила, чтобы договориться о посещении.
Сначала молодой человек воспротивился и ответил:
— Нет, спасибо, нет, очень жаль, я все понимаю, но — нет.
Однако вслед за тем на другом конце провода он услышал ее молчание — полное отсутствие каких бы то ни было звуков, только скорбь, которая не находит выхода, и после долгой паузы ответил:
— Ну ладно, приходите, только, пожалуйста, ненадолго. Ситуация довольно странная, не знаю, что и сказать.
Она этого тоже не знала. По дороге к нему домой она раздумывала, с чего начнет, как он к этому отнесется, что ответит. Страшнее всего было не совладать со своими чувствами — тогда он просто выставит ее из квартиры и хлопнет дверью.
Ведь этого парня она совсем не знала. Абсолютно чужой человек. Они никогда в жизни не встречались; до вчерашнего дня она даже имени его не слышала — хорошо, что знакомые в местной больнице подсказали, а то она уже отчаялась что-нибудь найти. А теперь, пока не поздно, нужно было прийти к незнакомому человеку и обратиться к нему с самой необычной просьбой в ее жизни; да что говорить, в жизни любой матери за всю историю цивилизации это была бы самая сокровенная просьба.
— Подождите, пожалуйста.
Она дала таксисту двадцать долларов, чтобы он никуда не отъезжал — на тот случай, если она выйдет раньше, чем планировала, — а потом надолго задержалась у подъезда, сделала глубокий вдох, открыла дверь, вошла и поднялась в лифте на третий этаж.
Перед его квартирой она закрыла глаза, еще раз глубоко вдохнула и постучалась. Ответа не было. В смятении она забарабанила в дверь. На этот раз ей открыли, хотя и с задержкой.
Молодому человеку на вид было лет двадцать, может, больше; он окинул ее неуверенным взглядом и уточнил:
— Миссис Хэдли?
— Вы на него совсем не похожи, — услышала она свой голос. — То есть…
Она почувствовала, что заливается краской, и чуть не развернулась, чтобы убежать.
— Неужели вы надеялись на сходство?
Открыв дверь пошире, он отступил в сторону.
На низком столике в центре единственной комнаты был готов кофе.
— Нет-нет, что вы. Сама не знаю,
— Проходите, располагайтесь. Меня зовут Уильям Робинсон. Или просто Билл. Вам с молоком или черный?
— Черный.
Она следила за его движениями.
— Как вы на меня вышли? — спросил он, передавая ей чашку.
Она приняла ее дрожащими пальцами.
— Через знакомых, которые работают в больнице. Они навели справки.
— В обход всех правил.
— Да, понимаю. Это по моему настоянию. Понимаете, я на год, если не больше, уезжаю во Францию. Для меня это был последний шанс встретиться… я хочу сказать…
Замолчав, она уставилась в чашку.
— Стало быть, они прикинули, что к чему, и пошли на это, хотя истории болезни хранятся в сейфе? — тихо спросил он.
— Да, — ответила она. — Все совпало. В ту ночь, когда умер мой сын, вас доставили в больницу для пересадки сердца. Это были вы. В ту ночь и еще целую неделю таких операций больше не делали. Я узнала, что вас выписали из больницы, и мой сын… точнее, его сердце… — у нее дрогнул голос, — осталось с вами.
Она опустила кофейную чашку на стол.
— Сама не знаю, зачем пришла, — сказала она.
— Все вы знаете, — возразил он.
— Нет, честное слово, не знаю. Все так странно, печально и в то же время ужасно. Не знаю. Божий дар. Я непонятно говорю?
— Мне все понятно. Этот дар спас мою жизнь.
Теперь настал его черед замолчать; он налил себе еще кофе, размешал сахар и пригубил.
— Когда мы с вами распрощаемся, — начал молодой человек, — куда вы отправитесь?
— Куда отправлюсь? — неуверенно переспросила женщина.
— В смысле… — Парень содрогнулся от напряжения: слова застревали в горле. — В смысле… вам еще с кем-нибудь нужно повидаться? Еще кто-нибудь…
— А, понимаю. — Женщина закивала, переменила положение, чтобы совладать с собой, изучила сцепленные на коленях руки и в конце концов пожала плечами. — В общем, да, есть еще кое-кто. Мой сын… он спас зрение какому-то человеку из Орегона. Потом, еще в Тусоне живет некто…
— Можете не продолжать, — перебил парень. — Напрасно я спросил.
— Нет-нет. Все это так странно, нелепо. И непривычно. Каких-то несколько лет назад такой ситуации просто не могло быть. Теперь другое время. Не знаю, смеяться или плакать. Просыпаюсь в недоумении. Часто спрашиваю себя: а он тоже недоумевает? Но это уж совсем глупо. Его больше нет.
— Где-то же он есть, — сказал парень. — Например, здесь. И я живу лишь потому, что он сейчас здесь.
У женщины заблестели глаза, но слез не было.
— Да. Спасибо вам.
— Это его надо благодарить, и еще вас — за то, что позволили мне жить.