У памяти твоё лицо

Летягина Анна

Я кручу в руках разноцветные ниточки, наматываю их то на одну руку, то на другую. Это строчки, на которых бугорками выступают узелки-буквы. Они складываются в слова. А те – в предложения. А предложения – в наши с ней истории, которые мы рассказывали друг другу. В нашу с ней общую сказку. Ту, что мы сочиняли вдвоём. Ту, что прервалась однажды на самом важном. И кто знает, когда она продолжится… Всё это было именно таким только для нас с Даришей. Любой другой человек развязал бы все эти узелки, смотал бы ниточки в пёстрые клубки и связал бы из них носки или свитер.

Что здесь «написано»? Когда-то я легко читала те послания, что мы «писали» друг другу на этих ниточках-строчках. Как самые обычные буквы, слова, предложения. Те, которые знакомы абсолютно всем людям. Но с тех пор, как мы расстались с Даришей, я разучилась понимать

нашу секретную азбуку. Когда это произошло? Той ужасной ночью, когда папа вынес её на руках из дома и я подумала, что мы с ней больше не увидимся? Не помню. Не знаю. Знаю одно: сейчас для меня эти узелки уже никакие не буквы. Поэтому я, как и любой человек не из нашей с ней сказки, чужой человек, могла бы просто их развязать, смотать в клубок и связать из них что-нибудь. Но я не буду этого делать. Я буду хранить их под матрасом – там же, где сейчас лежит фотография Дариши с огромным зайцем. Потому что в тот день, когда я вспомню нашу азбуку и смогу прочитать эти послания, мы снова увидимся с ней. Никто мне этого не говорил и не обещал. Я просто знаю, что именно так и будет. А помнит ли Дариша нашу азбуку? Смогла бы она сейчас прочитать и понять то, что здесь написано? Прочитать, понять и вспомнить те строчки, которые я всё наматываю и наматываю то на одну руку, то на другую. То на левую, то на правую.

Наша секретная азбука была приятной тайной. Она весело звенела в душе каждый раз, когда мы с Даришей обменивались посланиями на ниточках. А вот когда мама сказала, чтобы я молчала о том, что Дариши давно нет дома и она лечится от очень редкой болезни… И чтобы я на все вопросы отвечала, будто она всё ещё на домашнем обучении… Такую тайну мне хранить очень тяжело. Каждый день моего молчания – новый камень на сердце, и за несколько лет там образовалась целая груда. Иногда я чувствую, что у меня от её тяжести колени подгибаются. Наверно, потому, что это больше похоже не на тайну, а на обман. Обманывать всегда тяжело и неприятно. Но учителя тоже согласились в этом обмане участвовать. Они обещали маме молчать. На уроке литературы, когда мы обсуждали «Капитанскую дочку», нам сказали, будто кроме обычной лжи есть ещё «ложь во спасение». Та, за которую не наказывают. И за которую не должно быть стыдно. Может быть, это она и есть. Врать всем насчёт Дариши, чтобы ей не навредить. Но почему же та груда камней, что собирается день за днём у меня внутри, не становится легче даже тогда, когда я думаю об этом «спасении»? В общем, на обман я всё равно согласилась. Не только потому, что поверила в безобидности этой лжи. А вот почему: я решила, что это – тоже экзамен. Как тест на знание узелковой азбуки. Пока не сдам – не увижусь с Даришей. И ещё я должна получить золотую медаль и красный диплом. Никто мне не говорил и не обещал, что выполнив все эти условия, я обязательно увижусь с сестрой. Я просто знаю, что так и будет.

Аккуратно сматываю нитки-строчки и кладу их обратно под матрас. В школу опаздывать не хочется. Надо собираться поскорее. Если бы Дариша была сейчас здесь, со мной, я бы ей помогла одеться и собрать рюкзак. А вчера вечером – сделать домашние задания по всем предметам. Помню, как помогала ей раньше, когда мы ещё были вместе. Кто с ней рядом теперь там, где она находится? От кого ей ждать помощи? Врачи не считаются. Для них все пациенты, наверно, одинаковые. Все на одно лицо. Возможно, они даже имени её не знают. Или забывают его постоянно. Ладно, неважно. Главное, чтобы они вылечили и вернули мне поскорее Даришу.

Первое время после нашего расставания мне было так непривычно возвращаться в пустую детскую. Когда я пожаловалась на это папе, он ответил: «Человек ко всему привыкает, доча». А мама – что «скоро наша жизнь войдёт в обычную колею». Я не сразу поняла, что такое «колея». Только гораздо позже. Но мне всё равно совсем не понравились ответы моих родителей тогда. Никто из них не сказал почему-то, что всё это ненадолго, потому что Дариша скоро вернётся, а значит, и привыкать ни к чему не нужно. А я ждала именно этих слов.

Сейчас, идя в школу, я с грустью думаю, что мама и папа в итоге оказались правы. Вот она, дорога: такая привычная и обычная. И я шагаю по ней туда и обратно уже который день. Без Дариши. Меня это совсем не останавливает. Не мешает идти дальше. «Просто мне нужна золотая медаль. Нужна, чтобы заслужить встречу с Даришей. И чтобы заработать дополнительные баллы для поступления в медицинский. Тогда я сама

смогу помочь ей, если её ещё не успеют вылечить, и тем, кто страдает от такой же редкой болезни», – мысленно успокаиваю я себя. Только, надеюсь, встретимся мы всё-таки гораздо раньше, чем мне эту медаль вручат. Если я вспомню нашу узелковую азбуку и успешно сдам экзамен по правдоподобному вранью. И тогда… тогда Дариша либо выздоровеет окончательно и вернётся домой, либо её состояние улучшится, и мне разрешат её навещать.

Здание школы даже снаружи начало казаться мне совсем другим с тех пор, как я стала входить в его двери одна, без Дариши. Одиноким и печальным. Вечно тоскующим. Я точно знаю причину этой тоски. Поэтому каждый раз, подходя к нему, я смотрю в его окна-глаза с пониманием. И сочувствием. В орущей, смеющейся толпе можно находиться очень долго, дышать с этими людьми общим для всех воздухом, но всё равно не заразиться от них вирусом веселья, если среди них нет всего лишь одного человека. Очень важного для тебя человека, которого так не хватает. Мне кажется, ещё с тех пор, как Дариша перестала приходить сюда, школа – вот этот четырёхэтажный дом из холодного бетона – по-настоящему скучает по ней. Хотя здесь и без неё всегда много людей. И всегда шумно и весело.

День сегодня точно будет такой же, как всегда. Если в школе что-то и случается особенное, то только первого сентября или по праздникам, когда в класс входит директриса или кто-то из учителей, торжественно что-то объявляют, с чем-то нас поздравляют. А сегодня не праздничный и не первосентябрьский день. Просто сентябрьский. С тех пор, как папа вынес Даришу на руках из дома и мама мне объяснила, почему пришлось это сделать, я не люблю новости. Не люблю того, что все называют «происшествиями» или «сенсациями». Не хочу слушать их и читать. Потому что среди них очень мало хороших. Гораздо больше таких, от которых перед глазами вдруг всё чернеет, уши закладывает и хочется спрятаться в какой-нибудь бункер или сбежать в другую реальность, забыв своё имя. Что-то подобное я испытала, узнав новость о Дарише. А ещё – задолго до этого: в ночь, когда на меня напала бабочка-монстр. Я так и не перестала бояться бабочек и плохих вестей.

В кабинете истории – мокрые и скользкие полы и противный запах грязной тряпки, которой эти полы недавно помыли. Девчонки толпятся возле учительского стола и что-то шумно обсуждают. Мальчиков пока совсем мало – они у нас все приходят либо за минуту до звонка на первый урок, либо уже после него. Историчка Алла Васильевна, наша классная, называет таких «опаздунами».

Заметив меня, одноклассницы наперебой кричат:

– Дин, слышала новость?

Ну, вот. А ведь день так хорошо начинался. Стоило мне только подумать о том, как я не люблю новости, – и почти сразу…

– Он должен прийти сегодня!

– Ага. Прямо к первому уроку, наверно.

– Скоро увидим, что это за чудо.

– Таинственный незнакомец – интрига интриг!

Какая же это новость? Просто очередная сплетня. Нам уже столько раз обещали новеньких, – и учителей, и учеников, – но никто так и не пришёл.

– Дин, а вот и не сплетня! Стопроцентная инфа! Вот прозвенит звонок – сама увидишь.

Неужели я произнесла слова про сплетню вслух? Ну и ладно. Да пусть приходит кто угодно. Если такое «событие» никак не помешает мне продолжать идти на золотую медаль и красный диплом, – а значит, день за днём зарабатывать для себя шанс увидеться с Даришей и поступить в медицинский, – то это и не событие вовсе, и мне вообще всё равно. Может, в этот раз новость окажется не пугающей и шокирующей, как обычно случалось до сих пор с другими новостями, а просто… никакой. Пора наконец-то перестать их бояться. Приняв такое решение, я будто сразу же становлюсь бесстрашной. Кажется, мне и вправду уже всё нипочём. В ответ на всё ещё звучащие громкие восторги девчонок, которые пытаются и меня удивить и поразить «сенсацией», я молча пожимаю плечами и прохожу к своему месту за второй партой. Два – наше любимое с Даришей число. И не только потому, что у нас всего было всегда по два, и нас с ней двое – вдвоём мы, кстати, даже сейчас, хоть я и не знаю, где она находится. Просто другие числа казались нам какими-то ненастоящими, выдуманными, уродливыми. Три, например, – это два плюс один, один – это два минус один. А к двум никак нельзя ничего прибавлять. Ничего и никого. И отнимать от двух – преступление. Это против правил. Против наших с Даришей правил.