У подножия вулкана. Рассказы. Лесная тропа к роднику
Шрифт:
— Ты мог бы хоть раз продиктовать ему ответ на мои письма, — сказала она.
— Слушай, ты помнишь, как Мария называла вот это? — Консул указывал тростью на американский гастрономический магазинчик, стоявший за деревьями, наискось от дворца Кортеса. — «Свинская лавочка».
«Я не буду, — подумала Ивонна и ускорила шаги, кусая губы. — Не буду плакать».
Консул взял ее за руку.
— Прости, я не хотел тебя огорчить.
Они миновали площадь и теперь шли по улице: перейдя на другую сторону, Ивонна обрадовалась книжной витрине и воспользовалась случаем, чтобы овладеть собой. Вновь, как бывало, они стояли у витрины, рассматривая книги. Магазин, соседствовавший с дворцом, но отделенный от него тесной, круто сбегающей под уклон улочкой, унылой, как каменоломня, был уже открыт. Из зеркального стекла на нее глянула какая-то невиданная морская дева, загорелая, бронзовая от солнца, овеянная ветрами, окропленная солеными брызгами, и, хотя в ней было что-то от легкомыслия, свойственного прежней Ивонне, она была объята нечеловеческой скорбью и словно мчалась по волнам на колеснице.
76
Разлука (исп.).
Они пошли дальше мимо дворца Кортеса, обогнули фасад и вдоль глухой торцовой стены стали спускаться по обрывистому склону, прилегавшему к дворцу сбоку. Это был кратчайший путь на калье Тьерра дель — Фуэго, которая петляла прямо под ними, но склон был усеян тлеющими кучами мусора, и они поневоле шли с осторожностью. И все же Ивонна вздохнула с облегчением, потому что центр города с каждым шагом оставался все дальше позади. La Despedida, подумала она. Разлука. Когда дожди и ветры довершат разрушение, обе расторгнутые половины обреченного массива превратятся в прах. Это неотвратимо, о чем наглядно свидетельствует фотография… Неужели это действительно так? Неужели нет никакой возможности спасти бедный массив, несокрушимость которого еще недавно всякому представлялась вне сомнений! Ах, кто мог представить себе тогда, что единство и целостность этой глыбы будет нарушено? Но пусть она расколота, неужели все-таки нет никакой возможности предотвратить окончательное уничтожение, спасти хотя бы расторгнутые половины? Нет, такой возможности не было. Огненная стихия, расколовшая глыбу надвое, предуготовила и уничтожение каждой из разлученных половин, сокрушив ту силу, которая способна была сохранить их единение. Но почему… почему не свершится какое-нибудь невиданное геологическое чудо, дабы половины эти вновь слились! Ивонна страстно желала исцелить изувеченную глыбу. Она сама была такой половиной и жаждала спасти вторую половину, чтобы самой обрести спасение. Сверхтяжким усилием она приблизилась со смиренной мольбой, обливаясь слезами, изъявляя готовность все простить: но другая глыба была непреклонна. «Все это прекрасно, — отвечала она, — но, между прочим, ты сама во всем виновата, а мне предпочтительней обратиться в прах, представь себе!»
— … в Торту, — говорил консул, но Ивонна не слушала, а между тем они вышли уже на калье Тьерра дель Фуэго, ухабистую, тесную, пыльную улицу, совершенно безлюдную и казавшуюся чужой. Консула снова охватила дрожь.
«Джеффри, я умираю от жажды, почему бы вам не выпить где-нибудь по соседству?»
«Джеффри, давай хоть раз отбросим благоразумие и напьемся сегодня до завтрака».
Ничего этого Ивонна не сказала.
…Улица Огненной Земли! Слева от них, выше уровня мостовой, уступами поднимались тротуары, на которые вели грубо высеченные каменные ступени. Узкая эта улочка с плосковатым горбом посередине, где зияли переполненные сточные ямы, справа по всей своей длине резко кренилась вниз, словно некогда перекосилась от землетрясения. Здесь крытые черепицей одноэтажные домишки с длинными зарешеченными щелями окон стояли вровень с мостовой, но как бы сползали вниз. А по другую сторону, выше головы, тянулись лавчонки, заспанные, но в большинстве своем открывающиеся или, как, например, «Молино пара Нистамаль», уже открытые — шорные лавки, молочная лавочка под вывеской «Lecheria» [77] (кто-то уверял, что слово это означает «блудилище», но Ивонна никак не могла понять, в чем соль этой шутки), — зияя темным нутром, где над прилавками висели связки тонких колбас, «чорисос», где можно было купить также сыр из козьего молока, или сладкое айвовое вино, или какао, и вдруг консул, сказав: «Momentito», нырнул в одну из дверей.
77
Молочная (исп.).
— Ты ступай, я тебя сейчас догоню. Оглянуться не успеешь.
Ивонна отошла немного, потом вернулась назад. С тех пор как они прожили в Мексике первую неделю, она не заходила ни в одну из таких лавок, и в abarrotes [78] ее едва ли могли узнать. Тем не менее, дожидаясь у двери с чувством запоздалого раскаяния, упустив мгновение войти вместе с консулом, она не находила покоя и рвалась с места, как яхта, сдерживаемая якорем. Но ее уже не влекло вслед за ним. В душе пробудилась жажда мученичества.
78
Мелочная лавка (исп.).
— Ты-пей-до-дна-бочку-вина! — разнеслось из abarrotes на всю мирную улочку, и сразу же загремел необычайно добродушный, но грубый мужской смех. — Ты diablo! [79] — Голос смолк, и она услышала, как консул что-то сказал в ответ. — Яйца ему подавай! — снова взревел добродушный голос. — Ах ты… два diablos! Ты… три diablos. — Голос захлебнулся от ликования. — Яйца! — И потом: — А какая-такая пригожая курочка их снесет?.. Ах ты… ты… пять diablos, ты… Яйца ему! — со смехом крикнули вдогонку консулу, который уже вышел с безмятежной улыбкой из двери у Ивонны над головой…
79
Дьявол (исп.).
— В Торту, — заговорил он, снова твердыми шагами спускаясь к ней по ступенькам, — превосходный университет, мне это сказал один человек, заслуживающий доверия, и там не допускают, чтобы какие бы то ни было занятия, даже занятия спортом, были помехой — осторожней!.. — великому делу пития.
Ниоткуда, словно сгустившись прямо из воздуха, на них наплывала, провожая в последний путь ребенка, похоронная процессия, впереди маленький гробик под кружевным покрывалом, сопровождаемый оркестром — два саксофона, гитара и скрипка, — игравшим, как ни странно, «Кукарачу», следом женщины, очень печальные и торжественные, а в нескольких шагах за ними, почти бегом, поднимая пыль и потешаясь, кучка зевак.
Они посторонились, пропуская маленькую процессию, которая быстро удалилась в сторону города, и пошли дальше молча, не глядя друг на друга. Уклон улицы стал теперь менее крутым, тротуары и лавки остались позади. Слева была только приземистая глухая стена, ограждавшая пустыри, а справа, на месте домиков, угольные ямы, окруженные низенькими загородками. Сердце Ивонны, едва превозмогавшее нестерпимую боль, вдруг замерло. Неприметно, исподволь близились дипломатические особняки, их пристанище.
— Джеффри, прошу тебя, смотри под ноги!
Но Ивонна споткнулась сама, едва они свернули за угол, на калье Никарагуа. Консул бесстрастно смотрел, как она, щурясь от солнца, разглядывает причудливый особняк по другую сторону их улицы, недалеко от угла, увенчанный двумя башенками и островерхим коньком, на который глазел с любопытством какой-то пеон, стоявший к ним спиной.
— Да-с, вот он, на прежнем месте, куда ему деваться, — сказал консул, и они пошли, оставив слева дом с надписью на стене, которую ей не хотелось видеть, дальше по калье Никарагуа.
— А все-таки улица стала иной.
Ивонна вновь умолкла. Поистине она сохраняла самообладание лишь отчаянным усилием воли. Как объяснить, что еще совсем недавно она представляла себе Куаунауак без этого дома, будто его и не было вовсе! Порой воображение рисовало ей, как они с консулом идут по калье Никарагуа, но ни разу эти скорбные призраки не оказались перед особняком Жака.
Особняк исчез раньше, без следа, как будто и не существовал, подобно тому, как иной раз из памяти убийцы стираются зримые приметы того места, где он совершил преступление, и, очутившись снова в тех краях, прежде таких знакомых, он плутает, не находя дороги. В действительности же калье Никарагуа не стала иной. Она все та же, в скопищах серых камней, в круглых рытвинах, давно знакомая, вспученная, как застывший поток лавы, и можно подумать, будто здесь идут дорожные работы, хотя на самом деле идет лишь смехотворный и нескончаемый спор между муниципалитетом и домовладельцами, о том, кому ее ремонтировать. Калье Никарагуа!.. Вопреки всему название улицы звучало для нее, как певучий зов: после нелепого потрясения, испытанного у дома Жака, она ощущала в глубине души странный покой.
Меж тем тротуары кончились, улица раздалась вширь, сбегая все круче под уклон, и по обе стороны почти непрерывно тянулись высокие стены, над которыми нависали ветви деревьев? но теперь справа стало больше угольных ям, а впереди, на расстоянии трехсот ярдов, был крутой поворот влево, и примерно на таком же расстоянии от этого поворота, над их домом, улица исчезала из виду. Там, вдали, были низкие, покатые холмы, скрытые деревьями. Большие особняки почти все оставались слева, они стояли поодаль, над ущельем, с тем расчетом, чтобы из окон открывался вид на вулканы по ту сторону долины. Ивонна снова увидела дальние горы в просвете меж двух особняков, которые разделяло небольшое поле, огороженное колючей проволокой и поросшее высокими, усеянными шипами травами, скученными в исступленном неистовстве, словно под натиском урагана, который налетел и умчался прочь. Вот они, Попокатепетль и Истаксиуатль, далекие посланцы вулканов Мауна-Лoa, Мокуавеовео: склоны их окутаны сейчас темными облаками. И трава, подумалось ей, не такая уж зеленая, хотя сезон дождей кончился совсем недавно: видимо, тут была засуха, но канавы по обеим сторонам улицы полны до краев, питаемые стремительными горными потоками, и…