У подножия вулкана
Шрифт:
Ему были видны фрески, изображавшие, он знал, тлауиканцев, которые пали в бою, отстаивая ту самую долину, где он теперь живет. Художник запечатлел их в боевом наряде, под масками, в волчьих и тигровых шкурах. На глазах у него воины, казалось, безмолвно смыкали ряды. Вот они слились воедино, преобразились в грозного гиганта, который смотрел ему прямо в лицо. И вдруг гигант словно шагнул вперед, надвинулся, исполненный гнева. Это, вероятно, должно было означать, нет, это, без сомнения, означало, что он гонит консула прочь.
— Гляди, вон Ивонна и Хьюз машут тебе. — Мсье Ляруэль помахал в ответ ракеткой. — А знаешь, они, по-моему, как будто созданы друг для друга, — добавил он с горькой и в то же время злорадной улыбкой.
Да, теперь он видел, вон они, как будто созданные друг для друга, наверху, около фресок: Хью поставил ногу на нижнюю перекладину перил и смотрит поверх их голов куда-то вдаль, должно быть на вулканы, а Ивонна уже стоит к ним спиной. Вот они прислонилась к перилам, разглядывая фрески, потом повернула голову к Хью и что-то ему сказала. Больше они уже не махали консулу.
Мсье
— Как там у Гёте говорится про коня? — сказал он.—
«Устав от свободы, дал он себя оседлать и взнуздать, а там, глядишь, и до смерти загнать».
На площади стоял оглушительный шум. И снова они едва слышали друг друга. К ним подскочил мальчишка-газетчик.
— Sangriento combate en mora de Ebro. Los aviones de los rebeldes bombardean Barcelona. Es inevitable la muerte del Papa [145] .
Консул вздрогнул; внезапно ему почудилось, будто газетные заголовки возвещают о нем. Но это, конечно же, относилось к папе Римскому, чья смерть неизбежна. Как будто кто-нибудь может избежать смерти! Посреди площади человек взбирался по гладкому флагштоку, хотя трудно было понять, как он ухитряется обойтись без веревок и перекладин. На большой карусели около эстрады диковинные, длинномордые деревянные лошадки, укрепленные на упругих шарнирах, плавно покачивались в медленном непрерывном хороводе. Мальчишки на роликовых коньках, ухватившись за стойки парусинового тента, натянутого над каруселью, кружились с восторженными воплями, а двигатель с развинченным кожухом прогрохотал, как паровой насос, и заглох: мальчишки свистели, улюлюкали. Выкрики «Барселона!» и «Валенсия!» сливались со стуком и гомоном, ударяя по нервам консула. Жак указывал на разрисованные панели, опоясывавшие карусель сплошь по внутреннему ободу, насаженному на вращавшую ее ось. Вон русалка, покоясь на волнах, расчесывает волосы и услаждает своим пением моряков, которые плывут на линкоре с пятью трубами. Вон мелькнула еще какая-то мазня, которая, по-видимому, изображает Медею, убивающую своих детей, но нет, оказывается, это пляшущие обезьяны. Пять кротких оленей, величественных и странных до неузнаваемости, глянули на них со склона шотландской долины и умчались прочь. Следом во весь опор проскакал красавец Панчо Вилья с усами, похожими на велосипедный руль. на велосипедный руль. Но поразительной всего была картинка, на которой красовались влюбленные, мужчина и женщина, отдыхающие на речном берегу. Грубая и детски наивная, картинка эта была проникнута неким ясновидением, неким подлинным, страстным духом любви. Лица влюбленных выражали какое-то бессмысленное недоумение. И все-таки верилось, что они сжимали друг друга в объятиях там, у реки, под золотыми вечерними звездами. «Ах, Ивонна, — подумал он О внезапно нахлынувшей нежностью, — где же ты, моя любимая? Любимая...» И на мгновение ему показалось, будто она здесь, рядом. Но сразу же он вспомнил, что потерял ее; а потом вспомнил, что это не так, что горькое чувство утраты связано со вчерашним днем, с долгими месяцами его одиноких страданий. Вовсе он ее не терял, она всегда была с ним рядом, она и сейчас рядом или как будто рядом. Консулу захотелось высоко поднять голову и радостно, как тот индеец на коне, вскрикнуть: она рядом! Очнись, ведь она же вернулась! Ивонна, милая, дорогая, я люблю тебя! Его охватило желание сейчас же, немедля, найти ее, увести домой (там, в саду, лежит недопитая белая бутылка с текилой), положить конец этим бессмысленным странствиям, а главное, быть с ней вдвоем, желание немедля вернуться к простой, счастливой жизни и вкушать хотя бы те невинные удовольствия, каким предаются вокруг него все эти добрые люди. Но разве знали они с Ивонной когда-нибудь простую, счастливую жизнь? Разве такое благо было для них. Когда-нибудь доступно? Да, было... A как же та запоздалая открытка, что лежит сейчас под подушкой у Ляруэля? Ведь она принесла ему лишь ненужные, горькие страдания, принесла ему, пожалуй, именно то, чего он хотел. Приди она своевременно, разве изменилось бы тогда что-нибудь по существу? Едва ли. Ведь приходили же от нее другие письма — черт возьми, куда они все-таки подевались? — и от этого не изменилось ровно ничего. Как будто он их не читал. Но ведь он их, можно сказать, действительно не читал. И вскоре он забудет, куда подевал открытку. А все же то внезапное желание — рожденное как отклик на желание Ивонны — не покидало его, желание найти, найти ее немедля, пойти наперекор проклятой судьбе, и желание это граничило с твердой решимостью...
145
Кровавая битва на берегах Эбро. Самолеты мятежников бомбардируют Барселону. Смерть папы неизбежна (исп.).
— Текила, — сказал он.
— Una? [146] — спросил официант громко, и мсье Ляруэль заказал газированную воду.
— Si, senores. — Официант вытер столик. — Una tequila у una gaseosa [147] . Он живо принес мсье Ляруэлю бутылку воды, поставил на столик соль, перец и блюдечко с нарезанным лимоном.
Кафе, помещавшееся в садике на краю площади, под деревьями, называлось «Париж». Что-то в нем и впрямь напоминало о Париже. По соседству бил незатейливый фонтанчик. Официант принес camarones [148] и раков на тарелочке, но про текилу ему пришлось напомнить еще раз.
146
Одну? (исп.)
147
Хорошо, сеньоры. Одна текила и одна газированная вода (исп.)
148
Креветки (исп.)
Наконец он подал и ее.
— Ох... — сказал консул, но дрожала не его рука, а кольцо с халцедоновым скарабеем.
— Неужели это действительно доставляет тебе удовольствие? — спросил мсье Ляруэль, а консул уже посасывал лимон, чувствуй, как текила живительным огнем разливается по телу, которое стало подобно дереву, чудесно зазеленевшему вдруг от удара молнии.
— Отчего это ты дрожишь? — спросил консул.
Мсье Ляруэль посмотрел на него в упор, потом с беспокойством оглянулся через плечо и сделал нелепое движение, словно хотел поддеть ракетку носком туфли, но снова забеспокоился и неловко поставил ее на место, около своего стула.
— Тебе-то чего бояться?.. — сказал консул насмешливо.
— Не скрою, я в растерянности... — Мсье Ляруэль бросил еще один долгий взгляд через плечо. — Ладно уж, дай мне глоток этой отравы.
Он наклонился вперед, хлебнул текилы и долго не поднимал головы от тонкого стаканчика, мгновение назад наполненного до краев сплошным ужасом.
— Ну как, нравится?
— Словно газированный бензин... Если я когда-нибудь начну пить это зелье, Джеффри, знай, что моя песенка спета.
— А я вот могу это самое сказать про мескаль... Но никак не про текилу, она ведь полезна... и вкусна. Как пиво.
Действует благотворно. Зато если я снова примусь за мескаль, тогда уж, вероятно, мне крышка, — задумчиво сказал консул.
— Господи, твоя воля. — Мсье Ляруэль содрогнулся.
— Уж не боишься ли ты Хью, ну-ка скажи? — продолжал надеваться над ним консул и вдруг прочитал в его глазах всю тоскливую безнадежность, которую сам он пережил за долгие месяцы, с тех пор как уехала Ивонна. — Уж не приревновал ли ты ее к нему, чего доброго?
— С какой стати...
— Но признай, ведь ты сейчас думаешь о том, что за все это время я ни разу не поговорил с тобой откровенно, — сказал консул.— Ведь я угадал?
— Нет... Пожалуй, раз или два ты, Джеффри, сам того не ведая, был со мной откровенен. Нет, я от души желаю тебе помочь. Но ты, как всегда, отнимаешь у меня всякую возможность.
— Никогда я не был с тобой откровенен. Один я знаю весь этот ужас. Как сказано у Шелли, свет равнодушный не узнает... А дрожь твоя от текилы не унялась.
— Просто я боюсь, — сказал мсье Ляруэль.
— А я-то думал, ты никогда не боишься... Un otro tequila [149] , — сказал консул подбежавшему официанту, который опять громко переспросил:
149
Еще текилы (исп.)
— ...uno?
Мсье Ляруэль поглядел на него так, словно чувствовал искушение сказать: «dos» [150] .
— Я тебя боюсь, — сказал он, — Тебя, Дружище.
Консул выпил до половины второй стаканчик, и теперь до него долетали отрывочные, многократно слышанные слова, произносимые с лучшими намерениями: «Мне нелегко это говорить... скажу тебе, как мужчина мужчине... какова бы ни была она... и даже если произошло чудо... если только ты все не погубишь...»
150
Две (исп.)