У подножия вулкана
Шрифт:
— Черт,— сказал директор полушепотом, деловито и зорко озираясь: они примостились, не садясь, у конца короткой стойки, где было два свободных места.— Я весьма сожалею, но зрелищное мероприятие мы временно вынуждены прервать. Произошло перегорание проводов. Черт знает что. Еженедельно случается непременное повреждение электричества, чтоб ему лопнуть. На прошлой неделе вышло неизмеримо серьезней, полный кошмар. А у нас тут, вообразите, была труппа актеров из Панама-Сити, приезжала на гастроли в Мексику.
— Вы не возражаете, если я позволю себе...
— Отнюдь, hombre,— отвечал со смехом его собеседник. Мсье Ляруэль перед этим расспрашивал сеньора Бустаменте, которому удалось наконец привлечь к себе внимание бармена, видел ли он здесь в свое время «Орлака», а если видел, считает ли он, что фильм этот снова имеет успех.
— Uno? [28]
Мсье Ляруэль поколебался.
— Tequila, — сказал он и тут же поправился: — No, anis... anis, рог favor, seonor [29] .
28
Одну? (исп.)
29
Текилы.
Y una ... ah ... gaseosa [30] ,— сказал бармену сеньор Бустаменте.
– No, Senor [31] .
– Все такой же озабоченный, он с видом знатока ощупал слегка подмокшую твидовую куртку мсье Ляруеля. — Companero [32] , фильм не имеет у нас успеха. Мы просто ваяли его повторно. А еще на прошлых днях я тут крутил последнюю кинохронику: право слово, это впервые кадры войны па Испании опять на экране после перерыва.
30
И одну... э... газированной воды (исп.
31
Нет, сеньор (исп.)
32
Товарищ (исп.)
— Но, я вижу, вы получаете и новые фильмы.— Мсье Ляруэль (он только что отказался от места в администраторской ложе на следующий сеанс, если сеанс этот вообще состоится) не без иронии покосился на висевший за стойкой огромный кри кливый рекламный плакат, где красовалась немецкая кино звезда, которая, однако, лицом смахивала на испанку; La simpatiquisima у encantadora Maria Landrock, notable artista alemana que pronto habremos de ver en sensacional film [33] . — Un momentito, senor. Con permiso ... [34] Сеньор Бустаменте вышел, но не через ту дверь, в которую они вошли, а через боковую, с отдернутой занавеской позади стойки, сразу направо, ведущую в зрительный зал. Мсье Ляруэль со своего места мог свободно заглянуть внутрь. Из зала, словно сеанс и не прерывался, долетали влекущие звуки, гомон детей и звонкие крики разносчиков, предлагавших хрустящий картофель и всякую снедь. Просто не верилось, что зал почти опустел. Приблудные псы черными пятнами маячили меж рядов. Зал был освещен, правда довольно тускло: лампы изливали с потолка мутноватое, изжелта-красное мерцающее зарево. На экране, по которому тянулось бесконечное факельное шествие теней, застыла едва различимая, диковинно перевернутая надпись с извинением за прерванное «зрелищное мероприятие»; в администраторской ложе какие-то трое мужчин прикурили от одной спички. За последними рядами, где в отраженном спето брезжила надпись «Salida» [35] над дверью, он разглядел сеньора Бустаменте, который поспешно шел к себе в кабинет. На улице гремел гром и хлестал дождь. Мсье Ляруэль потягивал разбавленную водой анисовую настойку и ощутил сперва болезненный озноб в желудке, а потом тошноту. Собственно говоря, это вовсе не похоже на абсент. Правда, усталость исчезла, ему захотелось есть. Уже семь часов. Но они с Вихилем, вероятно, пообедают позже в «Гамбринусе» или у Чарли. Он выбрал на блюдце дольку лимона и посасывал ее в задумчивости, разглядывая календарь, который висел за стойкой рядом о портретом загадочной Марин Ландрок и был украшен изображением встречи Кортеса и Монтесумы и Тенохтитлане: El ultimo Emperador Azteca, — гласила надпись внизу,— Moctezuma у Hernan Cortes representativo de la raza hispana, quedan frente a frente: dos razas у dos civilizaciones que habian llegado a un alto grado de perfecclon se mezclan para integrar el nucleo de nuestra nacionalidad actual [36] . А сеньор Бустаменте уже возвращался, пробираясь сквозь толчею перед занавеской и подняв над головой книгу...
33
Прелестнейшая и очаровательная Мария Ландрок, знаменитая не мецкая актриса, которую мы вскоре увидим в поистине сенсационном фильме (исп.)
34
Минутку, сеньор. С вашего позволения... (исп.)
35
Выход (исп.)
36
Последний вождь ацтеков Монтесума и Эрнан Кортос, представитель испанцев, встретились лицом к лицу: два народа и две цивилизации, которые достигли высшего совершенства, слились, дабы образовать ядро нашей современной нации (исп.)
Мсье Ляруэль с мучительным чувством долго вертел книгу в руках. Потом положил ее перед собой и отхлебнул анисовки.
— Bueno, muchas gracias, sefior [37] ,— сказал он.
— De nada [38] ,— отозвался сеньор Бустаменте, понизив голос; он махнул рукой стремительно, как бы охватывая этим жестом и важного бревноподобного официанта, приближавшегося к ним с подносом, на котором высилась гора шоколадных конфет.— Не припомню, как много прошло, два года или три это aqui [39] .
37
Хорошо, сеньор, большое спасибо (исп.)
38
Не за что (исп.)
39
Здесь (исп.)
Мсье
— Сеньор,— сказал он неожиданно,— а ведь это не моя книга.
— Знаю,— отозвался сеньор Бустаменте, понизив голос почти до шепота.— Кажется, она вашего amigo [40] . — Oн кашлянул смущенно, едва слышно.— Вашего друга, этого мужичины, который... — Видимо, заметив улыбку, скользнувшую по лицу мсье Ляруэля, он тихонько поправился: — Нет, я хотел сказать, этого мужчины, который имел голубые глаза. — И словно все еще было не вполне ясно, о ком идет речь, он тронул себя за подбородок и словно погладил несуществующую бороду. — Ну, ваш amigo... э-э... сеньор Фермин. El cоnsul [41] . Который был americano [42] .
40
Друга (ucn.)
41
Консул (ucn.)
42
Американец (ucn.)
— Нет. Он был не американец.— Мсье Ляруэль старался говорить погромче. Это было неудобно, потому что все разговоры в баре смолкли, и мсье Ляруэль слышал, что в зрительном зале тоже водворилась странная тишина. Свет там погас теперь вовсе, и он всматривался через плечо сеньора Бустаменте в кромешную тьму за отдернутой занавеской, пронзаемую вспышками карминных фонариков, словно зарницами, а голоса торговцев примолкли, дети перестали кричать и смеяться, поредевшая публика сидела праздно и скучающе, но терпеливо перед темным экраном, который вдруг осветился, наводненный безмолвными, чудовищными тенями каких-то гигантов, секир и птиц, потом снова погас, а зрители на балконе справа, которые поленились спуститься оттуда или хотя бы пошевельнуться, каменели, словно барельефы на стене, суровые, усатые люди, похожие ни воинов, ожидающие возобновления зрелища, жаждущие увидеть руки убийцы, обагренные кровью.
— Не американец? — тихо переспросил сеньор Бустаменте. Он глотнул газировки, тоже поглядел в темный зал, потом снова принял озабоченный вид и обвел глазами бар.— Но тогда был ли он настоящий консул? Я ведь помню, он много здесь сидел пьяный и часто, бедняга, не имел на себе носков. Мсье Ляруэль отрывисто рассмеялся.
— Да, он был здесь британским консулом.
Они заговорили вполголоса по-испански, и сеньор Бустаменте, потеряв надежду, что в ближайшие десять минут дадут электричество, согласился выпить пива, а мсье Ляруэль заказал себе лимонаду.
Однако он не успел рассказать обходительному мексиканцу о консуле. В кинематографе и в баре снова тускло засветились лампы, но сеанс, правда, не возобновился, и мсье Ляруэль сел в одиночестве за столик, освободившийся в углу, прихватив с собой еще рюмку анисовой. Теперь уж у него обязательно расстроится желудок: так неумеренно пить он стал только за последний год. Он сидел в оцепенении, положив на столик закрытый сборник елизаветинских пьес, и глядел на теннисную ракетку, прислоненную к спинке стула напротив, занятого для доктора Вихиля. У него было такое чувство, словно он лежит в ванне, где нет ни капли воды, отупевший, почти мертвый. Пойди он сразу домой, все вещи были бы теперь уложены. Но у него даже не хватило духу проститься с сеньором Бустаменте. А дождь все шумел над Мексикой, нежданный и негаданный в это время, темная пучина разверзлась вокруг, грозя поглотить его дом на калье Никарагуа, его твердыню, в которой он тщетно надеялся спастись от второго всемирного потопа. Ночь восхождения Плеяд! Но в конце концов кому есть дело до какого-то консула? Сеньор Бустаменте, который выглядел моложе своих лет, еще помнил времена Порфирио Диаса, те времена, когда в каждом американском городке вдоль границы с Мексикой обреталось по «консулу». Мексиканских консулов можно было увидеть даже в деревушках, удаленных от границы па сотни миль. Предполагалось, что консулы должны блюсти торговые интересы обеих стран,— разве не так? Но Диас держал консулов в городках Аризоны, которые за год не торговали с Мексикой и на десять долларов. Разумеется, то были е консулы, а обыкновенные шпионы. Сеньор Бустаменте знал это, потому что до революции его отец, либерал и соратник Понсиано Арриаги, три месяца отсидел за решеткой в Дугласе, штат Аризона (и все же сам сеньор Бустаменте намеревался голосовать за Альмасана), по милости Диасова консула. А если так, обронил он в разговоре, очень миролюбиво и, пожалуй, не вполне серьезно, разве нельзя допустить, что сеньор Фермин был на таких же консулов, правда не мексиканский консул и не совсем той породы, что все прочие, а английский консул, который едва ли мог утверждать, будто он охранял торговые интересы Великобритании там, где нет ни английских интересов, ни англичан, тем более что Англия формально разорвала дипломатические отношения с Мексикой.