У попа была граната
Шрифт:
Судя по виду, душа у него пела.
– Учтите, – сказал он, – данный факт наблюдали все пассажиры, а некоторые даже производили фотосъемку.
По дипломатической практике, такие заявления называются нотами и передаются через послов, а здесь передача ноты на уровне пограничных уполномоченных. Что делать? До этого мы им протест – они его отклоняют, они нам протест – мы его отклоняем. И все довольны. Как объяснить заявленный факт, если я его видеть не видел и видать не видал?
В то время фотоаппараты имели считанные единицы китайцев,
Отклоняем протест, журналисты подхватывают:
– Советский офицер отклоняет очевидный факт.
Предлагаем провести расследование:
– Советский офицер косвенно признает акт военной агрессии.
Связи с руководством нет, находимся в Китае. Ни о каких мобильных телефонах мы тогда даже и не мечтали. Встреча затягивается. Мучительно думаю, где же выход? Задаю ничего не значащие вопросы о взаимном нахождении судов, отбойных и прибойных местах на реке, количестве мужчин и женщин на пароходе, где они находились. Ага. Тут что-то есть.
– Так, вы говорите, что по случаю хорошей погоды все пассажиры находились на верхней палубе и смотрели на прохождение советских военных судов? – осторожно, боясь вспугнуть собеседника, задаю я невинный вопрос.
Уполномоченный отвечает:
– Да!
– В таком случае, – говорю я, – примите наше ответное заявление: «При прохождении советских военных судов пассажиры парохода «Дружба-08» в количестве около 500 человек, находившиеся на верхней палубе, из любопытства перешли на одну сторону, создав одновременную нагрузку силой свыше 30 тонн на левый борт (исходя из расчета, что один человек весит 60 кг.), что привело к смещению центра тяжести и созданию опасного крена.
На моего коллегу стоило посмотреть. Если бы не официальная встреча представителей двух стран, то затяжной драки бы не избежать.
Мне сделали внушение за не совсем дипломатический ответ. А что прикажете отвечать в такой ситуации?
В конце службы мне довелось встретиться с этим уполномоченным уже в звании полковника. Мы от души посмеялись над этой анекдотической ситуацией, придя к общему выводу:
– Время было такое.
«Маруська»
Хозяйка подвела меня к миловидной девушке лет тридцати, представила:
– Нина. Олег Васильевич. Олежка, пожалуйста, поухаживай за Ниночкой. Это моя новая подруга и, кстати, вы вместе сидите за столом, – и ушла встречать других гостей, собирающихся на день рождения моего старого друга.
Свой подарок хозяину я уже вручил и не надоедал ему своим присутствием, благо у меня не было вопросов, которые мы не успели бы обсудить во время наших частых встреч.
Я улыбнулся своей даме и спросил:
– Так, с чего начнем ухаживания? Предлагаю посмотреть великолепное издание собрания музея А. С. Пушкина. Оно стоит вот в этом шкафу, и хозяин ругаться не будет, а я постараюсь Вам рассказать о тех
– Неужели Вы знаете в лицо всех знакомых Александра Пушкина? – спросила девушка.
Моя новая знакомая не была лишена чувства юмора и чувствовалось, что симпатию к собеседнику испытываю не только я. Веселый блеск в ее глазах заставлял насторожиться в ожидании какого-то вопроса, на который трудно будет ответить.
– Давайте откроем книгу наугад, и вы спросите меня, кто это. Идет? – предложил я девушке игру.
– Идет. – Нина наугад открыла книгу и показала на портрет молодого человека с грустным выражением лица и длинными бакенбардами. – И кто это?
Вот попал. Совершенно не помню, кто это такой. Слева от этого портрета изображен баснописец Иван Андреевич Крылов в сюртуке с Анненской звездой на правой стороне груди. Кто же это? Манера письма одного художника. И не ошибусь, если скажу, что это портреты работы Карла Брюллова. У кого же были такие жесткие и непокорные волосы, зачесываемые на правую сторону? Кто был всегда таким серьезным, даже печальным в конце тридцатых годов девятнадцатого века? Кому не особенно везло в искусстве? Да, пожалуй, только Глинке Михаил Ивановичу с оперой «Иван Сусанин».
– Это Михаил Иванович Глинка, автор известных опер «Иван Сусанин» и «Руслан и Людмила», – отчеканил я.
Попадание! Нина прочитала подпись и сказала:
– Вот здорово! Вы искусствовед? Пушкинист?
– К сожалению – нет, – сказал я, – я просто читатель, которому нравится Александр Пушкин и его современники, а эту книгу я смотрел раз, наверное, десять и кое-что из нее запомнил.
В это время хозяйка позвала всех к столу, и мы с Ниной сели рядышком посредине стола. Я был своим в этом доме и не требовал какого-то особенного отношения к себе, поэтому я и взял на себя руководство левым флангом стола.
Когда подошло мое время, я встал и предложил тост за тех, кто в море и в дозоре. Нина посмотрела на меня и тихо спросила, имею ли отношение к тем, кто в море и в дозоре. Я ответил, что имею непосредственное отношение, так как мы с хозяином дома вместе служили на границе и уволились в запас почти одновременно, с разницей в один год.
– Так Вы офицер-пограничник? – задумчиво спросила Нина. – И хозяин дома тоже? Боже, как я вас всех ненавижу, – сказала она и в ее глазах заблестели слезы.
Я видел, что нужно срочно что-то делать, иначе Нина разразится слезами и испортит праздничное настроение гостям и хозяевам.
Взяв ее за локоть, я твердо сказал, – пойдемте, – и увел ее в детскую комнату, стараясь не привлекать внимание гостей.
Детская комната – это комната старшего сына моего друга, который был призван в армию на два года после окончания политехнического института.
Посадив Нину на кровать, я сел напротив ее на стул и сказал:
– Рассказывайте!
Немного поплакав и, вытерев глаза моим платком, Нина начала свой рассказ.