У порога великой тайны
Шрифт:
Растение, как и вообще природа, ничего не утаивает. Спрошенное правильно, оно отвечает. Но оно «не расположено» давать пояснения. Буссенго спрашивать умел и получал верные ответы. Одного не знал он: допытываться надо было не только у самого растения, но и у его невидимых и никому в ту пору неведомых сожителей.
Разведывая пути, по которым азот попадает в растение, Буссенго пережил двойную драму: как исследователь, оказавшийся в тупике, и как республиканец, злобно преследуемый бонапартистской кликой. И вся эта «азотная травля» была еще не последним ударом, нанесенным ученому Второй империей.
В 1870 году
Вместе со всеми французами Буссенго тяжело переживал позор Франции. К общему национальному бедствию прибавилась и личная потеря. Пруссия, на правах победителя, отторгнула от Франции Эльзас, который оставался в составе Германской империи до конца первой мировой войны. Буссенго лишился опытной станции, которую создавал больше тридцати лет, лишился возможности продолжать полевые опыты. Осталась у него только маленькая парижская лаборатория.
Вскоре умерла жена Буссенго.
Уже после всех этих бедствий, в 1877 году, к Буссенго приехал Климент Аркадьевич Тимирязев. Француз высоко ценил работы русского ученого, который за семь лет до того слушал лекции Буссенго, и принял его, как старого друга. Но это была уже тень прежнего доброго подвижного старика. Лишь топорщились задорно, напоминая о далеких временах Боливара, седые бакенбарды и мелькала иногда в глазах усмешка, вечная усмешка парижанина.
— Растения каким-то образом исправляют воздух, испорченный дыханием животных, — осторожно, в раздумье, заключил Джозеф Пристли.
— Да, исправляют, но только зелеными своими частями и только на свету! — подхватил Ян Ингенхауз.
— И тот газ, который делает воздух непригодным, служит растению пищей, — добавил Жан Сенебье.
— На свету растения разлагают углекислый газ, добывая из него нужный им углерод и выделяя кислород, — дознался Теодор Соссюр. — И в этом процессе участвует вода, подаваемая в лист корнями.
— А солнечный луч, проникший внутрь листа, отлагается там в запас, — предположил Роберт Майер.
— Зеленый лист обладает способностью улавливать и разлагать те ничтожные доли углекислого газа, которые содержатся в атмосфере, — доказал Жан Буссенго.
— Лист выделяет приблизительно столько же кислорода, сколько поглотил углекислого газа; выделение кислорода начинается, как только луч света попадает на лист, и прекращается так же мгновенно, едва лишь попадает в темноту…
Итак, доказана способность растений приготовлять себе на свету пищу из углекислого газа и воды. Но самый процесс приготовления этой пищи остается неразгаданным.
Тайна зеленого листа привлекает к себе все большее и большее число ученых. И в первых рядах этой армии исследователей мы теперь неизменно видим наших русских ученых.
ЗВЕНО
Красное и желтое
Увитый зеленью белый домик в Дауне близ Лондона. В гостиной сидят трое: хозяйка дома миссис Дарвин, ее сын Фрэнсис и гость из Москвы, профессор Петровской академии земледелия и лесоводства — Климент Аркадьевич Тимирязев.
В Англию Тимирязев приехал, надеясь повидать Чарлза Дарвина. Но когда в Лондоне русский ученый попросил у мистера Дайера, помощника директора ботанического сада, рекомендательное письмо к знаменитому натуралисту, то мистер Дайер даже руками замахал: после возвращения из кругосветного плавания на «Бигле» Дарвин постоянно хворает и новые знакомства для него мучительны. Родные всячески оберегают его от посетителей.
— И наконец, — мистер Дайер, видя, что русский настойчив, пустил в ход последний аргумент, казавшийся ему, вероятно, самым сильным, — в Даун нельзя иначе попасть, как попросив выслать к поезду экипаж. Но ведь вы не захотите обращаться с подобной просьбой к Дарвинам, не будучи с ними знакомы!
— Несомненно, мистер Дайер, экипажа я не спрошу, — спокойно ответил Тимирязев, — а просто доберусь от станции пешком. Мы, русские, привыкли к паломничествам!
Мистер Дайер был ошеломлен — ему и в голову не приходило, что можно делать визиты пешком. И он дал Тимирязеву рекомендательное письмо, адресовав его, правда, не самому Чарлзу Дарвину, а его сыну Фрэнсису…
Приехав в Даун, Климент Аркадьевич попросил Фрэнсиса передать отцу русскую книгу. Это был «Краткий очерк теории Дарвина», написанный Тимирязевым еще в студенческие годы. Томик выглядел изящно: по пути в Англию автор в Париже заносил книгу к известному переплетчику.
Фрэнсис, отнеся книгу, позвал мать. Миссис Дарвин приняла русского гостя любезно. Проведя несколько минут в приятной беседе, Тимирязев уже собирался откланяться — Фрэнсис предупредил его, что отца увидеть не удастся.
И вдруг в гостиную вошел Чарлз Дарвин — высокий, величаво-спокойный, белобородый. Тимирязев, обычно хорошо владевший собой, в первые мгновения смешался от неожиданности.
Но Дарвин заговорил первым и так просто, обыденным тоном, словно гость — свой человек, постоянно бывающий в доме. И Тимирязеву стало легко: перед ним был добрый, умный старик, а всемирно известный Чарлз Дарвин, создатель «Происхождения видов», словно отступил в тень.
Тимирязев, свободно владевший английским языком, привлек внимание Дарвина смелостью своих суждений и образным мышлением. Русский профессор с его нервным, подвижным лицом так заворожил английского натуралиста, что тот забыл о предостережениях врачей и близких: беседа затянулась более чем на два часа.
Дарвин сводил гостя в тепличку, где кормил росянку — насекомоядное растение — мясом.
Тимирязев смог убедиться, что росянка, получающая мясо, выглядит лучше, чем такое же растение, высаженное рядом, но живущее в обычных условиях.