У Пресноводья дуб зеленый…
Шрифт:
– Вроде здесь…
– Сгиньте, пропадите, не пущу, – раздался тонкий голосок. – Мой дом! Уходите подобру-поздорову, пока я не озлился!
– Ты – кто? – озираясь, поинтересовался Коська. – Выдь, покажись!
– Показываться мне не положено.
– Домовой, что ли? – сообразила Уклейка. – Так нам – можно, мы – водяные!
Тот, кто выбрался из-за навесной панели парового отопления, ростом был с годовалого ребенка, но бородат, смахивал на большой ком серой пушистой пыли и, протягивая лапу для знакомства, выпростал ее из нескольких слоев драной
– Касьян, озерный водяной, – представился Коська. – Уклейка, сестрица моя. А ты кто таков будешь?
– Дементий.
Наступило молчание. Уклейка обвела взглядом разоренную комнату.
– Как же ты тут живешь, дяденька Дементий?
– Сам не ведаю. С голоду вон усох, покормить меня некому… У вас, водяные, корочки не найдется?
Еще совсем недавно Коська произнес бы гневную речь о тех простаках, кто по неразумию своему связался с мелиораторами. Но после всех событий он резко поумнел, хотя ум его развивался в каком-то странном направлении.
– Откуда, дяденька? Рыбки разве что?
Он достал из пакета жестяную банку и ловко вскрыл ее нарочно для того подпиленным когтем.
Дементий сходил на кухню, принес алюминиевыю гнутую ложку и дважды ею зачерпнул из банки.
– Благодарствую. Много ли мне теперь надо? Вот – доживаю, скоро совсем на нет сойду. Это что за рыбка?
– Нездешняя, тунец, – объяснил Коська. – А чего тебе на нет сходить? Перебирайся к нам, к водяным, как-нибудь прокормишься.
– Не могу, должен дом сторожить. А у вас и домов-то нет, одни подводные логова.
– Да он скоро рухнет и тебя придавит!
– Значит, такая судьба. И пусть придавит… Зажился я, детки. Всех хозяев проводил, один вот остался.
– Что же тебя хозяева с собой не взяли? – жалостливо спросила Уклейка.
– А позвать забыли. Или не умели? Меня же за собой позвать нужно на новое местожительство… А они не умели… Научить было некому… Вот я и остался…
– Ну так мы тебя зовем! – решительно сказал Коська. – У нас логово, будешь за хозяина, подкормишься.
– Не-е, я здесь – хозяин, – извиняющимся голосом прошептал Дементий. – У вас я нахлебником буду. Ступайте, детишки, не травите душу.
– Ну, как знаешь. Пошли, Уклейка, – Коська взял сестренку за руку и решительно повел прочь.
Ему нужно было тщательно обдумать теорию подземного Пресноводья…
Глава восьмая Грабеж
Плывя обратно, вверх по течению, Коська и Уклейка с любопытством поглядывали налево – на острые, украшенные медными птицами, готические шпили старого города.
– Это петухи, – сказала Уклейка. – Харитошка туда ночью ходил – говорит, на улицах еще сухо, а в подвалах вода уже плещется.
Харитошка был молодой водяной, давний приятель, зо которого, Уклейка, возможно, с горя пошла бы замуж, кабы не случился Родриго.
– А почему петухи?
– А у людей спроси. Их ведь не поймешь.
– Как же они в таких башнях-то жили, с петухами? Туда пока залезешь – проголодаешься.
Как всякий
– А может, и не жили вовсе? Может, это у них для красоты? – мечтательно произнесла Уклейка.
– Дом – для красоты? Ну, ты сегодня соленой водицы перебрала! Поплыли, а то еще до чего-нибудь додумаешься! – прикрикнул Коська.
Когда добрались до места, старших не нашли – у них вышло временное замирение с Панкратом, потому что объявились еще новоселы, молодые и горластые, грозились прогнать и Антипа, и Афоню, и всех, кто по соседству. Перекусили скромненько – консервами и перловицами, что насобирала с утра Уклейка. Потом пришел страшно недовольный Антип, ничего слушать не пожелал и завалился спать на мелководье. Коська сел чертить веточкой по мокрому песку Пресноводье в разрезе, долго прикидывал, на какой оно глубине и сколь велики должны быть на чертеже фигурки водяных, тут и Афоня заявился – со стороны протоки меж островами.
Коська рассказал Афоне про Перфилову затею с ванной.
– Я кое с кем посоветовался, – сообщил Афоня. – Не так все это просто. Думаете, это они над нашей декларацией о демелиорации слезу пустили? Нет, они просто сообразили, какая им от этого выйдет польза. Если загубить наши болота окончательно – мы становимся дармовой рабочей силой. За обглоданный рыбий хвост поплывем на Галапагосские острова, прямо акулам в зубы.
– Дядя Афоня! Да неужели у вас у всех тогда, на сплыве, мозги поотшибало?! – заорал Коська. – Мы-то с Уклейкой маленькие были, нас на сплыв не пустили, а вы-то все – уже матерые! Неужели трудно было глянуть чуть дальше собственного носа?
Афоня горестно развел лапищами.
– Всяк водяной задним умом крепок, – пожаловался. – Ты вон тоже тогда мелиораторов бить собирался, а теперь вот бегаешь с книжонками, Пресноводье какое-то выдумал! Нет на свете Пресноводья!
– Есть Пресноводье!
– Ну так покажи мне, глупому, где оно на карте!
Многое изменилось с той поры, когда сплыв созывали. Теперь в редкой семье водяных не было географического атласа, да и болотные черти тоже этой наукой сильно увлеклись. Вечерами, позвав гостей, ползали по цветным страницам когтистыми лапами, отмечали наступление моря на сушу, рисовали новые береговые линии – словом, как могли, не отставали от жизни.
– А на карте его нет! И быть даже не может, потому что оно под землей, – отвечал Коська. – Гляди, я нарисовал. Мы над самым Пресноводьем ходим и того не знаем. А оно – на глубине.
– Да ты свихнулся! – воскликнул пораженный догадкой Афоня. – Тебя к бабкам вести нужно, лечить! Надо же, додумался – Пресноводье у него на глубине! Этак и я тебе скажу, что Пресноводье – наверху, на высоте! Потому что оттуда дождь идет, а дождь – пресный!
– На высоте? – Коська задрал голову. – А точно! Только, дядя Афоня, как же мы оттуда в болота попали? Если оно под землей – мы через какую-нибудь дырку с исторической родины вылезли. А если наверху?..