У Пресноводья дуб зеленый…

Трускиновская Далия Мейеровна

Батька Антип поспать любил – только отмахнулся. Антипов подручный Афоня тоже что-то буркнул и перевернулся на другой бок. А вот Коська, оставшийся зимовать с дядей и сестренкой, сообразил сразу и вскочил, как ошпаренный.

– Вода! Ну наконец-то! Где? Покажи!

Оказалось – он имел в виду карту.

Карта зимовала на берегу – в воду ее взять не рискнули, даже тщательно упакованная, могла раскиснуть. Уклейка с Коськой вылезли, отыскали пакет с картой, и Коська сразу рассчитал, какие места уже затоплены, а какие будут только

на следующей неделе. Уклейка не поверила – и они поплыли через озеро в сторону морского залива, чтобы убедиться. Пройдя с полкилометра пешком, они увидели первые признаки потопа.

Действительно – крестьянское хозяйство, где еще осенью вовсю трудились люди, стояло заброшенное, и вода перехлестывала через порог. Люли ушли, увезли пожитки, увели скотину.

– Ну, тут еще не скоро будет болото, – сказал Коська. – Тут почва песчаная, сперва, наверно, все размоет, потом уж… А вот за речкой раньше большие болота были, Епифан рассказывал – к самому морю подступали, вот они первыми начнут возрождаться! Сбегаем, поглядим?

– А возвращаться? Солнце зайдет – и мы с тобой от холода помрем!

Помирать Коська вообще ни от чего не хотел, а хотел жить на новых замечательных болотах, поэтому послушался сестренки и вернулся в зимнее логово на дне.

Сестренка же вдруг осознала свое положение и затосковала.

Она сообразила, что когда болотные черти и водяные поделят между собой новые болота, она окажется богатой наследницей. Чтобы присматривать за такими угодьями, позовут дальнюю родню из мест, гже еще не началась демелиорация, и тут же начнут отдавать замуж засидевшихся в девках невест. Тут-то и придется сказать прости-прощай любезному дружку Родриго…

А он-то куда денется?

Уклейка растолкала задремавшего Коську.

– Неужели непонятно? – удивился он. – Ну, вы, бабы, совсем бестолковые! Люди из затопленных мест уйдет насовсем. На холмы переселятся, на всякие пригорки, вообще уедут.

– Куда? – в ужасе спросила Уклейка.

– В другие страны! Да не все ли тебе равно – куда? Спи давай! – приказал братец.

– Так ведь мало же места на земле останется… – прошептала Уклейка. – Всем не хватит!

– А вот об этом им надо было думать, когда они мелиорацию начинали! – мстительно заявил Коська. – Все, нет меня, сплю!

Он действительно заснул, а Уклейка сидела, сидела да и заплакала.

Ей очень не хотелось расставаться с Родриго…

Наутро удалось сообщить новость Афоне.

– Ишь ты! – воскликнул водяной. – Однако!.. Надо Янке рассказать!

Его забавное оканье, вывезенное из восточных земель, за многие годы на здешних болотах никуда не делось, и Уклейка полагала даже, что батькин подручный нарочно не переучивается, потому что хочет быть не таким, как все, а с особинкой.

– Ну так пойдем, что ли, дядя Афоня?

– Пошли!

Они выбрались на берег, уже оттаявший настолько, чтобы стать топким, и шлепая, направились вглубь

болота – будить Янку.

Болотные черти зимовали вповалку в низенькой старой избушке, которую они обложили и дерном, и мхом, и сверху даже приспособили украденный у людей брезент с грузовика. Янка услышал, что зовут, к дверям пробиться, видно, не сумел и протиснулся наружу через маленькое квадратное окошко под самой крышей.

– Приятного пробужденьица! – пожелал взъерошенному черту Афоня. – Каково спалось-зимовалось?

– Погоди, не суетись! Первым делом – трубочку выкурить! Табак-то мой не слишком отсырел?

– Ну, дожили мы до светлого дня, – сказал Афоня, когда Янка после первой затяжки внимательно на него посмотрел. – Началось! Поздравляю!

– Поздравлять потом будешь, когда твой Антип из-за трех вершков нового болота с моим Дидзисом переругается, – без лишнего энтузиазма отвечал Янка. – Угодья-то они делить будут, а не мы! Вот друг дружке в бороды и вцепятся.

– При мелиорации не вцепились, а теперь – какого же рожна?

– А такого, что тогда мы все были нищие, каждый клочок болота на счету, а теперь мы все – богатые, уже счет на гектары ведем, и чем больше угодий – тем сильнее будет жадность, – объяснил Янка.

– Ну, вам, чертям, виднее. Вы лучше в пакостях разбираетесь. Вот еще демелиорацию наконец произведем – еще больше угодий будет…

– И еще больше склоки из-за них, сосед…

– Да что ты каркаешь, как ворон на сосне, змей тебя загреби?! – возмутился Афоня. – Или не рад?

– Рад… Да только склок не хочу. А без них не обойдется.

– Так сам же сейчас склоку затеваешь!

– Да? – удивился Янка. – По привычке, наверно. Ладно, ну их к змеям, эти новые болота. Каково зимовалось?

– Спалось, не тосковалось, не замерзалось, а вам, сосед, каково зимовалось?

Собственно, так им и полагалось встретиться весной – с любезным словом и с поклонами. Однако новость оказалась сильнее старых правил вежества.

Сговорились на следующий день растолкать Антипа, Дидзиса, Коську и еще молодого болотного черта, которому мамка двадцать лет назад дала для общего употребления подслушанное на опушке красивое иностранное имя Доллар. Это за ними, за чертями, водилось – подслушают у людей благозвучное словечко и тут же его употребляют на имя. И тогда уже вместе идти в сторону моря – смотреть новые угодья.

С Антипом пришлось повозиться. Уклейка даже надежду потеряла когда-нибудь поднять батьку на ноги.

– Слушай, Коська, а что мелиораторы делали, когда у них кто-нибудь никак проснуться не мог? Они-то как будили?

– Они? Водой поливали! – рассмеялся Коська. – Не годится, сестричка! Мы и так в воде!

Наконец додумались – принесли прутик и стали щекотать у Антипа в носу. Этого он выдержать уже не смог.

– С весной, хозяин! – приветствовал Афоня. – Приятного пробужденьица! Каково спалось?