У Пяти углов
Шрифт:
— Выходит, нас с Федей ты променял на то, чтобы быть кому-то ведомым?
Упрек — ну что ж, на самом деле обидно выслушивать такое. А Фил только дернул головой, по своему обыкновению.
— Выходит. То есть не я променял, ты решила за меня: тебе надоел нудный тип, который носится с никому не нужными опусами. Ты решила, и я тебе на всю жизнь благодарен, потому что сам бы, наверное, так и не решился, но чувствовал бы себя обездоленным, лишенным главного в жизни. Ты извини за высокопарность, — Фил и в самом деле виновато улыбнулся, — но я, наверное, действительно не мог не сочинять свои опусы. Поэтому в конечном счете ты права: променял я
Наверное, он прав. И хотелось разрыдаться и надавать ему пощечин — за правоту. Но Лиза позволила себе только горько улыбнуться — именно так, она словно увидела со стороны эту свою горькую улыбку.
Какая же безжалостная штука: жажда быть ведомым! Перешагнуть через жену и сына? Пожалуйста! А когда-то столько говорил о своей любви. Писал романсы на самые чувствительные стихи — и посвящал.
Он ответил тихо-тихо — больше себе, чем ей: — Был еще один выход: тебе — поверить в меня. И поддерживать, и самой уговорить бросить работу, и кормить, если я не заработаю. И все это радостно, не выглядя мученицей! Начать с того, чтобы поверить безоглядно… Наверное, это и есть настоящее счастье. Я так и не испытал, не знаю. А бывает, говорят. Почему-то больше везет безнадежным пьяницам: у них всегда находятся женщины, которые верят, кормят, тянут. Или истеричным психопатам, которые бьют себя в грудь, что они непризнанные гении, — им сразу верят на слово. Ну а когда трезвый и приличного поведения — шансов мало… Недавно я услышал стихи — тоже очень чувствительные: «И нет на свете женщины, бесконеч…» — и тут некстати громко зашипел на сковороде жарящийся лук.
А Фил говорил так тихо, что лук заглушил.
Да, никогда еще Фил не говорил так откровенно, — по крайней мере, Лиза не слышала. Чуть было она не обняла его и не заплакала — секунду промедлила, переворачивая лук. А Фил снова улыбнулся, как бы извиняясь за неуместные излияния, и закончил голосом бодрым, даже насмешливым:
— Да, было дело, посвящал тебе романсы. Но слушала ты их довольно-таки небрежно. А что до любви — наверное, я тебя и сейчас люблю — в глубине души. Но это не имеет никакого значения. То есть даже хорошо, и я тебе благодарен. Кто-то сказал, что художник начинается с несчастной любви. Снова извини за высокопарность, но это я цитирую. Так что можешь считать, что ты получила повышение: из жены в музы.
Как легко он это сказал: «Наверное, и сейчас люблю, но это не имеет значения». Если бы не сказал, не решился бы произнести — кто знает. Но после таких слов невозможно стало обнять и заплакать. Осталось только постараться попасть в тон:
— Ну пошли есть, ведомый и преуспевший. Вообще-то муза не должна кормить жареным мясом, муза должна только бесплотно витать и осенять, но считай, что я муза новейшей формации. Захвати вторую сковородку.
И снова он покорно идет следом, неся сковородку, — так по-домашнему. Но надежды нет. Даже если пойти ва-банк, соблазнить его сейчас, а когда в самый неподходящий момент явится Федька, крикнуть торжествующе сыну: «Пойди еще погуляй, мы тут с отцом!» — даже и тогда надежды нет. Фил твердо решил быть ведомым и не быть ведомым, а остальное для него не имеет значения, в том числе и какая-то там любовь… И когда Федя действительно вскоре явился, Лиза крикнула весело:
— Иди скорей, мы тебя
— Кто — мы? О-о! Вот нечаянная радость!
Противный мальчишка: взял с отцом тот же тон, что и с Александром Алексеевичем. И слова откуда-то знает: «Нечаянная радость». Вот уж действительно, никогда не предскажешь, чего он вдруг выложит. Фил, впрочем, не обиделся, наоборот, взглянул на Лизу не без гордости: мол, наш-то каков!
Федя исчез и вернулся уже без куртки.
— Еще раз: приветствую и поздравляю.
И снова Фил принял как должное:
— Спасибо за приветствия. А поздравляешь-то с чем?
— Ну — с концертом, например. Аплодисменты, цветы!
А что рассказывал матери? Юный лицемер!
— Чего ж не поздравил там?
— Ну-у!.. Там у входа в ваш загончик для избранных стояла дама в униформе, чтобы, значит, не пущать всяких там разных.
— Ты бы сказал, что ты не всякий-разный, а сын, она бы и пустила.
— Ну-у!.. Как-то нескромно: хвастаться родством. А вдруг бы не поверила, сочла бы самозванцем, который хочет втереться и так далее?
Пожалуй, Фил все-таки слегка раздосадовался:
— Что ж, скромность, конечно, украшает.
— Добродетелью украсимся!
Ого! Это еще почище «нечаянной радости»!
Фил поморщился. Лиза поспешно заговорила сама:
— Я тебя не поблагодарила за Поль де Кока, которого ты передал с Федей. Очень забавно.
Фил молча дернул головой. Это должно означать, что не стоит благодарности.
— И что теперь будет с комнатой Леонида Полуэктовича?
— Вывезут вещи и объявят вакантной, так сказать.
— А кого поселят? Чужих кого-нибудь или в квартире есть желающие?
— «Желающие». Дело не в желаниях, а в правах. Прав никто не имеет.
— И ты не имеешь? Тебе же полагается дополнительная.
— У нас и так достаточно дополнительной. Видно было, что Филу неприятно говорить об этом.
Лиза хотела было сказать: «Может, стоит все-таки попытаться?» — но не решилась: Фил всегда злится, когда говорят о чем-нибудь ему неприятном. Терпимости ему не хватает. Но, может быть, это неизбежно? Творчество требует определенности взглядов, вкусов, а терпимость так же плохо сочетается с определенностью вкусов, как порывистость, нелогичность с работой следователя. Хочешь быть следователем — будь последовательным и логичным… Да, раньше Лиза не склонна была оправдывать недостатки Фила, а теперь вот оправдывает.
Ну как, Рыжа больше не терялась? — спросил вдруг Федька.
Нашел о чем спрашивать. Если Филу неприятно слушать про пустующую комнату, то Лизе — об этой собачонке. Но от Федьки деликатности ждать бессмысленно.
— Нет, конечно. Мы следим„— довольно холодно сказал Фил.
— Следите получше. Я догадываюсь, кто ее крал. Есть тут кодла. И по гаражам работает.
— Да-да, ты уже что-то намекал про некую кодлу, — Фил кивнул довольно-таки рассеянно. — Так ведь не докажешь.
— Не докажешь. Но следите получше!
Лизе стало тревожно за сына: что он знает, какая такая кодла? Где он вообще шляется, с кем знается?!
— Федька, поставь чайник, будь человеком.
Она улыбалась, но, едва сын вышел, заговорила серьезно — и торопливо:
— Какие-то у него знакомства. И эти халтуры — деньги шальные. Я так беспокоюсь!
Но Федька вернулся, и договорить о самом важном не удалось. Вот для чего нужен мужчина в доме — для влияния на сына! Но нет никого. А что она может — одна?..