У самого Черного моря
Шрифт:
Я достал из кармана небольшой, сложенный вчетверо листок бумаги, протянул его Ермаченкову:
– Вот докладная единственного свидетеля – его ведомого.
Генерал развернул листок, исписанный убористым круглым почерком, прочитал молча:
«Врид командира 5 АЭ 32 АП
Ст. лейтенанту Авдееву.
9.10.41 в 15–28 мл. лейтенант Аллахвердов – ведущий я и мл. лейтенант Колесников – ведомые, на самолетах Як-1 вылетели на сопровождение бомбардировщиков в район Григорьевки. Шли маршрутом Тагайлы– Григорьевка на Н до 3000 метров. Прибыли на цель в 15–40. Во время бомбометания прикрывали группу бомбардировщиков. После выполнения задания сопровождали на обратном пути. В р-не Ишунь пилот мл.
10.10.41 Пилот 5АЭ 32 серж. Николаев».
Ермаченков также молча вернул докладную.
– М-да. Жаль хорошего командира, прекрасного летчика не стало. У него родственники есть? Напишите им. Подробности эти не нужно, – он кивнул на докладную Николаева. – Напишите – погиб при выполнении боевого задания, как воевал, как любили его товарищи. А Николаев где?
– Отправили в госпиталь, товарищ генерал.
В Тагайлах Ермаченков задерживаться больше не стал. Распорядился выделить одно звено на два-три дня в Одессу для прикрытия кораблей эвакуации и улетел.
В Севастопольский госпиталь Любимова, как и просил, перевезли санитарным самолетом. Сильно израненную правую ногу там, в госпитале, не отрезали, но и здесь ничего утешительного не обещали.
– Напрасно упрямитесь. – убеждал его хирург. – Перебиты сухожилья, порваны сосуды, ступня начинена мельчайшими осколками, извлечь которые абсолютно невозможно. Начнется гангрена – отхватим до коленки. Любимов на ампутацию не согласился. Думал, что хоть этой искалеченной ногой он стоит пока в авиации непрочно, но стоит. Лишись ее, единственной опоры, спишут подчистую с флота и в штабники не возьмут. Вне авиации он себя не представлял.
Истекая кровью в ночной степи, беспокоился, как бы не уснуть, не умереть под крылом самолета раньше, чем его найдут. Отчаяние схватило его за горло, когда смертельная опасность осталась позади: обработана и забинтована культя, перевязана раненая нога, извлечено несколько осколков из головы и кистей рук, когда услышал спокойный, уверенный голос хирурга:
– Правая нога, дорогой мой, тоже не нога. Спасти ее медицина беспомощна.
Как же жить летчику безногому?
Столько лет готовился к боям, и дрался уже без страха, что поначалу с каждым бывает, набрался опыта, в воздухе сам искал встреч с врагом – воевать бы еще, да воевать. А его уговаривают – отнять вторую ногу. Врачи, разумеется, спасают жизнь ему – человеку. И никто из них не думал спасти в нем летчика, боевого летчика-истребителя. Да и было ли у них время раздумывать? Прибывали и прибывали раненые. Медперсонал не знал ни сна, ни отдыха. В госпитале заставлены койками все палаты, коридоры и проходы. Здесь каждый должен благодарить судьбу, что жив остался.
Ночью на Корабельной стороне завыли на разные голоса сирены и гудки судов. Любимов слушал тревожный концерт отражения воздушного налета. Сначала дробным барабанным боем отозвались на гудки зенитки. Сирены умолкли. Высоко в стороне подвывали моторы «юнкерсов». Внезапно оборвались
Любимов знал, что на «мигах» отражает налет 1-я эскадрилья. Возможно, там, в ночном небе, бьет по нащупанному прожекторами «юнкерсу» комэск Васильев. или Евграф Рыжов, или Николай Савва, или Яша Иванов, не исключено – и его друг Семен Карасев с ними. А сколько таких налетов отбивал от Севастополя Любимов до перебазирования его эскадрильи в Таврическую степь, под Тагайлы. Но больше всего запомнился ему не тот случай, когда ночью сбил он немецкого бомбардировщика, а самый первый вылет 22 июня, перед рассветом.
На флоте за день до начала войны все было приведено в боевую готовность номер один. Для черноморцев нападение фашистской Германии на нашу страну не оказалось внезапным. Не верилось, что это может случиться, но ожидали с часу на час. Только закончились большие учения флота. Произведен разбор. Любимов с эскадрильей вернулся на свою основную базу, пришел домой. Жена обрадовалась. Теща начала накрывать праздничный стол.
– Пока вы тут со своими делами управитесь, я в парикмахерскую сбегаю, сказал Любимов. Парикмахерской дождался очереди, и только уселся в кресло, как на пороге появился моторист-сержант Кокин. Отыскав взглядом Любимова, подошел к нему и не переводя дыхание, зашептал:
– Вас срочно вызывают в штаб полка.
Не пришлось Любимову посидеть за праздничным столом. Забежал домой, сказал, что вызывают. По пути на аэродром ломал голову: зачем? Тревоги не может быть – только прошли учения. Полеты не планировались. Тут дело серьезней. Догадывался – война. И не верилось.
Командир бригады приказал Любимову немедленно перелететь с эскадрильей под Севастополь. В полном составе.
– Молодых здесь оставить? – спросил Любимов.
– Я же сказал: в полном составе, – рассердился командир.
– Побьются. Там посадка с обрыва и пробег, короткий.
– Захотят жить, сядут.
Любимов еще раз подумал: значит– война. А ночью он дежурил в самолете. Ждал, в любую секунду может взвиться ракета – сигнал на вылет. И эта секунда пришла перед самым рассветом.
Прожекторы щупали севастопольское небо, засверкали взрывы зенитных снарядов. Любимов взлетел в паре с Сапрыкиным. Уже над городом, над Северной, стороной, он увидел в скрещенных лучах прожекторов чужого бомбардировщика. Поспешил к нему. Зенитки умолкли. Ярко освещенный хищник уходил к морю. Он был совсем близко и хорошо сидел в прицеле. Любимов хотел было открыть по нему огонь, но в этот миг прожекторы погасли. Какую-то долю секунды Любимов видел еще на фоне светлеющего неба черный силуэт самолета. Дал по нему очередь. Ослепило пламенем бортового оружия. Бомбардировщик исчез. Любимов снизился до самой воды, осмотрел небо, пролетел вперед, развернулся и с набором высоты вышел к берегу. Никого, пустынная гладь. Так и по сей день не знает, сбил он тогда бомбардировщика в тот первый боевой вылет или нет.
Заново переживая отражение налета вражеской авиации на Севастополь, Любимов сначала и не заметил, как мысленно работает руками и ногами, маневрирует самолетом. В начале войны он летал на этом типе истребителей. И тут вспомнил вдруг отличие в ножном управлении Як-1 от И-16. На Як-1 нет под пяткой педалей для торможения на рулежке. Черт возьми! Там же просто качалка для управления рулем поворота, а тормоза ручные, на ручке управления. Когда в Москве переучивался вместе с Наумовым на Як-1, воспринял перенос управления тормозами на ручки чисто механически, теперь же, в госпитале, это было равносильно гениальному открытию.