У стен Малапаги
Шрифт:
Уносит, уносит Летучий Голландец под Алыми Парусами. Вернёмся к теме.
Альманах «ДО И ПОСЛЕ» делает благородное дело. Благодарности от современников он вряд ли дождётся. Но в этом и проявляется душевная чуткость издателей. Не надеясь на воздаяние, они продолжают свою работу.
Допустим, история не закончится лет через двадцать-тридцать и сохранится хотя бы один номер Альманаха. Будет интересно узнать, что делала, чем занималась русская литература в немецком городе Берлине в 2007 г.
Моя напасть!Если авторы 11-го номера идеалисты столь же высокого розлива, то каждому из них ещё предстоят великие дела.
Одно удручает. Количество опечаток, превосходящих их неизбежность. Но это не вина издателей.
Это результат гибели незаметного и незаменимого «класса». Он был истреблён, как когда-то «кулак», или вымер в связи с изменением «климатических» условий.
Корректор советской эпохи исчез с литературной сцены, где и раньше был не столько на сцене, сколько за кулисами.
Сравним одно издание 1940 г., после большой резни, коснувшейся, предполагаю, и корректоров, на шестьсот страниц, и один из рассказов альманаха и повесть. В первом, шестисотстраничном, три опечатки, в шестистраничном — восемь. Уронишь слезу и вспомнишь удивительных мастеров своего дела.
Хочу отметить корректность оформления, печати, вкус. Приятно взять в руки, открыть, с нежностью перелистать, закрыть и аккуратно поставить на книжную полку, если таковая имеется.
Альманах производит впечатление плотного, тесного литературного содружества со своим интересом. Уверен, если провести семантическое прочёсывание, художественный сыск каждой вещи, то откроется много любопытного и поучительного.
Урок немецкого
(К 100-летию со дня рождения экспрессионизма)
Группа «Мост»
«Выход в подлинность есть…»
Экспрессионизм — доказательство поэтической правоты. Выход был найден. Возврат в природу. Кто-то приходит жить прямо из природы. Кто-то в неё возвращается. Экспрессионисты вернулись. Искусственные цветы неоклассицизма заменяются на полевые, регулярные парки живописи на пейзажные. Регулярность отменяется.
Происходит развоплощение вещи. Открывается мир свободы. Когда-то живое, но давно мумифицированное эпигонами искусство «сбрасывается с корабля современности».
«И почему не расстрелян Растрелли и прочие генералы-классики?» —
Экспрессионисты не выносили смертных приговоров. Они просто сдали залежалый товар в запасники.
Предмет является как таковой, вещь — как таковая. Человек-раковина открывается, и обнаруживается неожиданное. Мир оказывается не тем, чем он казался.
Одномерный человек, вписанный в трёхмерное пространство и зависимый от него, регламентирован всем: одеждой, жилищем, перекрёстком улиц, социальной стратификацией по вертикали и горизонтали. Социальной и природной приниженностью, незавершённостью. Его одолевают страсти, отнюдь не возвышенные. Можно ли обнаружить в этом ущербном мире и ещё более ущербном существе мыслящем значительное и привлекательное. Ответ экспрессионизма — да.
«Вероятно, лишь привычное в давней привычке кажется нам естественным, между тем как привычное позабыло о том непривычном, из которого проистекло. А непривычное когда-то всё же поразило человека, вызвав глубокое изумление его мысли». (М. Хайдеггер, «Исток художественного творения»).
Экспрессионисты вспомнили о непривычном и изумились. Юность в вечно юной природе. Чувство вместо вкуса, то есть правила, регламента. Непосредственность выражения и переживания.
Непосредственность сомнительна. Но живописный результат бесспорен. Экспрессионизм — пример, как из ошибочных посылок мир открывается по-новому. Холст обретает язык. «Дар языков» нисходит.
Нет простодушия природы, нет простодушия человеков. Но есть простодушие творцов. Для творчества необходимо некоторое изначальное простодушие. Творение обусловлено простодушием творящего. Посылка творения с точки зрения регламента повседневности всегда абсурдна и уже поэтому пребывает вне логики приятно-привычной реальности.
Живопись экспрессионистов — торжество красок и линий. Торжество не без «отголоска печали».
Как заметил один персонаж: «…и в сумасшедшем доме иной раз бывают балы…» (Т. Манн).
Экспрессионисты устроили бал в «сумасшедшем доме» десятых-двадцатых годов.
Регулярно происходит смена вкусов потребителей. Процесс почти природный. Когда-то русский читатель говорил:
«Что Пушкин? Вот Бенедиктов!»
Вероятно, сейчас говорят:
«Что Платонов? Вот Сорокин!»
Замена хорошего на дурное. Подлинного на поддельное. В случае с экспрессионизмом наоборот.
Немецкому экспрессионизму исполнилось сто лет. Столетнее дитя выглядит юным, здоровым и по-прежнему привлекательным. Урок немецкого продолжается. На этот раз не языка. Немецкой живописи. Полезный как в отношении посылок, так и результатов.
Экспрессионизм — законченное немецкое искусство. Как Бертольт Брехт или Томас Манн — идеально немецкие писатели.
Группа «Мост» — немецкое явление. Экспрессионизм — немецкая форма модерна в живописи. Немецкая форма, в отличие от импрессионизма Макса Либермана, Ловиса Коринта и Макса Слевогта. Или сюрреализма Макса Эрнста. Они ушли в Европу, больше — в мир. Экспрессионисты остались на родине. Будучи интернационалистами по вектору движения.