У страха глаза велики
Шрифт:
Когда же все это кончится? Или Злодей, охотясь на нее, постепенно поубивает большую часть клана Шелестов, и выбирать останется — всего из ничего?
Осторожный опрос обитателей дома и в этот раз не принес никаких результатов. Да, когда мы привезли Ольгу, все были на месте. Но — с пятью выходами, знаете ли, нет проблем исчезнуть из дома незаметно. Времени у Злодея было более чем достаточно: я наткнулась на Ольгу как минимум через полчаса после нападения. Если же нападавший был со стороны, он вполне успел бы, как сказал классик, «добежать
Вызванные поселковой охраной представители власти — то бишь милиция — нимало не сомневались: нападение было совершено очередным отморозком из «Снежинки». Покрутились, покачали головами — мол, мы, конечно, поищем, но вы же сами понимаете. Тем более, что все, в общем, «обошлось», пострадавшая вне опасности, радуйтесь и, по выражению уже другого классика, «остерегайтесь торфяных болот, особенно ночью, когда силы зла властвуют безраздельно».
Разубеждать «представителей» мы не стали. Наверное, Герман мог бы на них надавить или денег посулить, но особого смысла в этом не было. Тем более, что исполнителем действительно мог быть один из местных наркош — Злодей вполне мог за скромную мзду нанять любого из них.
Хотя стал бы Злодей доверяться «наемнику» — тот еще вопрос.
Утром Герман дал мне возможность поговорить с Ольгой.
— Оленька, ты говорила кому-нибудь, что Кристина подарила тебе костюм?
Она слабо качнула головой. Движение было настолько неопределенным, что могло значить все, что угодно: и «нет», и «да», и даже «не знаю».
— Оля, тебе тяжело сейчас двигаться, я понимаю. Не надо пытаться кивать, лучше моргни. Если говорила — один раз, нет — два раза. Попробуй.
Ольга долго смотрела на меня — как будто не видела. Или видела что-то свое. Потом медленно моргнула, даже не моргнула, просто опустила ресницы. Секунд через пять — мне они показались двумя часами — ресницы поднялись… и после такой же паузы снова опустились. Та-ак…
— Значит, не говорила?
Так и не дождавшись движения ресниц, я переспросила:
— Или не помнишь?
Медленно, с раздумьем — дважды: не помню. Ладно, попробуем в лоб:
— Если придется, ты сможешь узнать нападавшего? Если да, моргни один раз, нет — дважды.
Ресницы опустились сразу и сразу же поднялись. Но не успела я сформулировать следующий вопрос, как движение повторилось.
— Оля, давай попробуем еще раз. Ты видела нападавшего?
На этот раз два моргания последовали почти подряд. Очень интересно. Судя по расположению раны, напали спереди, то есть хоть что-то она должна была увидеть.
— Сможешь опознать?
Два моргания сразу и без паузы.
Она соврала. Нет, нет, не был, не участвовал, не знаю, не видела, оставьте меня в покое.
И что это значит? Видела, но не разглядела? Видела и может опознать, но совершенно не желает об этом говорить? Или… Да нет, чушь собачья, занесло меня… Скорее всего — не хочет говорить, кого именно
А это значит, что она кого-то покрывает, так? То есть там был человек, который ей близок и дорог, так?
Может ли это быть кто-то из, к примеру, сокурсников? Теоретически да, но постоянного мальчика у нее нет, значит, куда вероятнее кто-то из домашних — бабка, дядя… отец, черт бы его побрал! Герман — единственный человек, которого Ольга не выдала бы ни в каком случае. Папочка!
Поделившись своими сомнениями с Бобом, я получила совершенно неожиданный комментарий:
— Усложняешь. По-твоему, она молчит, потому что кого-то прикрывает. Может, все проще? Самостоятельная вы очень, мадам, а Ольга ребенок еще, не забывай.
— Ничего себе ребенок!
— Она ведь привыкла, что она в доме младшая и все к ней, как к дитяти неразумному, относятся. Тогда какой смысл говорить, кого ты видела — все равно не поверят, скажут, со страху показалось или, хуже того, наговариваешь со зла.
Мысль была неожиданная, но очень похожая на правду. В сущности, Ольга ведь лишь внешне выглядела взрослой и самостоятельной. А на самом деле? Достаточно вспомнить, как она с преподавательницей не могла справиться! Точнее ведь — не хотела. Как это я буду против взрослого человека…
Да… И убедить ее в обратном вряд ли удастся.
Но почему Боб ничуть не удивился? Как будто был заранее уверен, что во-первых, Ольга кого-то узнала, во-вторых, никому и ничего она об этом не скажет.
39
Легко на сердце от песни веселой!
Господи, кто?
Боб? Зинаида Михайловна? Ядвига Леонтьевна? Светочка?
Нина? Двадцать лет спустя пополам с графом Монте-Кристо? А если и вправду Стас… Не мерещится же мне, в самом-то деле! Может ли женщина двадцать лет ждать и готовиться к восстановлению попранной справедливости?
Стас? Если он знает о прошлых отношениях Нины и Германа — может ли он начать мстить? От матери он далек, как Антарктида от Китая, по крайней мере внешне, но все же… А если он знает — или хотя бы догадывается — что и он тут не последний? Ведь ему достаточно лишь поглядеть в зеркало и улыбнуться. Даже я могла бы догадаться куда раньше.
Сам Герман? Ну бред вообще. Зачем?
Или даже… Ольга? Что, если ее равнодушие к матери — не более, чем игра? И добрые отношения с Кристиной — тоже? И отец значит для нее гораздо больше, чем это можно предположить из наблюдений? Дурацкие «письма», разорванная цепочка — это так по-детски. И разлитый шампунь — тоже. На все остальное у нее вполне хватило бы и соображалки, и чисто физических возможностей. Удар ножом может быть попыткой отвести от себя подозрения. Правда, попытка вышла очень уж основательная. Но ведь недооценивать опасность — это тоже так по-детски…