У светлого яра Вселенной(сб.)

Ефремов Иван Антонович

Прием, оказанный Шатрову в обсерватории, был сердечным и любезным. Профессора приютил сам директор, академик Бельский, в одной из комнат своего небольшого дома. Шатров присматривался к непривычному для него распорядку жизни сотрудников, поздно начинавших работу после ночных наблюдений. На третий день приезда Шатрова оказалось, что один из наиболее мощных телескопов свободен и ночь благоприятствует наблюдениям. Бельский вызвался быть проводником Шатрова по тем областям неба, которые упоминались в рукописи Виктора.

Помещение большого телескопа скорее походило на цех крупного завода, чем на научную лабораторию. Сложные металлические конструкции были непонятны далекому от техники Шатрову, и он

подумал, что его друг профессор Давыдов, любитель всяких машин, гораздо лучше оценил бы виденное. В этой круглой башне было множество пультов с электрическими приборами. Помощник Бельского уверенно и ловко управлял различными рубильниками и кнопками. Глухо заревели где-то вдали большие электромоторы, башня повернулась, массивный телескоп, подобный орудию с ажурными стенками, наклонился ниже к горизонту. Гул моторов смолк и сменился тонким завыванием — это заработали какие-то меньшие и близкие к Шатрову двигатели. Движение телескопа сделалось почти незаметным. Бельский пригласил Шатрова подняться по легкой лесенке из дюраля. Шатров удивился, найдя на площадке удобное кресло, привинченное к настилу и достаточно широкое, чтобы вместить обоих ученых. Рядом был столик с какими-то приборами. Бельский выдвинул назад, к себе, металлическую штангу, снабженную на концах двумя бинокулярами, похожими на те, которыми постоянно пользовался в своей лаборатории Шатров.

— Прибор для одновременного двойного наблюдения, — пояснил Бельский. — Мы будем смотреть оба на одно и то же изображение, получающееся в телескопе.

— Я знаю, такие же приборы применяются и у нас, биологов, — отвечал Шатров.

Но в глубине души профессор недоумевал. Он представлял себе астрономическую обсерваторию в виде темной башни, где астроном, скорчившись под телескопом, в ночной тишине глядит одним глазом на звезды. Здесь же башня была хотя и слабо, но освещена, только площадка, на которой они находились, затенялась большими экранами. Он сидел не внизу, а вверху, в удобном кресле, за столиком, и перед ним находился прибор, который он привык видеть на лабораторных столах. Право же, можно подумать, что он в кабинете, а не у телескопа в астрономической башне… Как бы угадывая его мысли, Бельский сказал:

— Мы теперь мало пользуемся визуальными наблюдениями: глаз скоро утомляется, малочувствителен и не сохраняет виденного. Современная астрономическая работа вся идет на фотоснимках, особенно звездная астрономия, которой вы интересуетесь. Глаз требуется для выбора объекта съемки, и то не всегда… Ну, вы хотели посмотреть для начала на какую-нибудь звезду. Вот вам красивая двойная звезда — голубая и желтая — в созвездии Геркулеса. Регулируйте по своим глазам так же, как и обычно. Впрочем, подождите. Я лучше совсем выключу свет, пусть ваши глаза привыкнут…

Шатров прильнул к объективам бинокуляра, умело и быстро отрегулировал винты. В центре черного круга поля зрения ярко сияли две очень близкие друг к другу звезды. Шатров сразу понял, что телескоп вовсе не увеличивает звезды, как планеты или Луну. Он не в силах увеличить их, настолько велики расстояния, отделяющие их от Земли. Телескоп делает их яркими, более отчетливо видимыми, собирая и концентрируя лучи. Поэтому в телескоп видны миллионы слабых звезд, вовсе недоступных невооруженному глазу.

Перед Шатровым, окруженные глубокой чернотой, горели два маленьких ярких огонька красивого голубого и желтого цвета, несравненно ярче самых лучших драгоценных камней. Эти крошечные светящиеся точки давали ни с чем не сравнимое ощущение одновременно чистейшего света и безмерной удаленности; они были погружены в глубочайшую пучину темноты, пронзенную их лучами. Шатров долго не мог оторваться от этих огней далеких миров, но Бельский, лениво откинувшийся в кресле, поторопил его:

— Продолжим

наш обзор. Не скоро выдастся такая прекрасная ночь, да и телескоп будет занят. Вы хотели посмотреть центр нашей вселенной, ту ось, вокруг которой вращается «звездное колесо» нашей галактики?

Снова завыли моторы. Шатров ощутил движение площадки. В стеклах бинокуляра возник рой тусклых огоньков. Бельский не совсем остановил движение телескопа. Огромная машина двигалась незаметно и беззвучно, а перед глазами Шатрова медленно проплывали участки Млечного Пути в области созвездий Стрельца и Змееносца.

Короткие пояснения Бельского помогали Шатрову быстро ориентироваться и понимать видимое.

Тускло светящийся звездный туман Млечного Пути рассыпался неисчислимым роем огоньков. Этот рой сгущался в большое облако, удлиненное и пересеченное двумя темными полосами. Вокруг ярко горели, как бы выпирая из глубин пространства, отдельные редкие звезды, более близкие к Земле.

Бельский остановил телескоп и повысил увеличение. Теперь в поле зрения было почти целиком звездное облако — плотная светящаяся масса, в которой отдельные звезды были неразличимы. Вокруг нее роились, сгущаясь и разрежаясь, миллионы звезд. При виде этого обилия миров, не уступавших нашему Солнцу в размерах и яркости, Шатров ощутил смутное угнетение.

— В этом направлении — центр галактики, — пояснил Бельский, — на расстоянии в тридцать пять тысяч световых лет. Самый центр для нас невидим. Вот здесь, направо, черное пятно чудовищных размеров: это масса темной материи, закрывающей центр галактики. Но вокруг него обращаются все звезды нашей вселенной, вокруг него летит и Солнце со скоростью почти трехсот километров в секунду. Если бы не было темной завесы, Млечный Путь здесь был бы несравненно ярче и наше ночное небо казалось бы не черным, а пепельным… Поехали дальше…

Телескоп снова двинулся.

Шатров увидел черные прогалины в звездных роях протяжением в миллионы километров.

— Это облако темной пыли и мелкой обломочной материи, — пояснил Бельский. — Отдельные звезды просвечивают сквозь них ультрафиолетовым и инфракрасными лучами, как это установлено фотографией на специальных пластинках…

Шатрова поразила одна большая туманность. Похожая на клуб светящегося дыма, испещренная глубочайшими черными провалами, она висела в пространстве, подобная разметанному вихрем облаку. Сверху и справа от нее клубились очень тусклые, серые клочья, уходившие туда, в бездонные межзвездные пропасти. Жутко было представить себе огромные размеры этого облака пылевой материи, отражавшего свет дальних звезд. В любом из черных провалов утонула бы незаметно вся наша солнечная система.

— Заглянем теперь за пределы нашей галактики, — сказал Бельский.

В поле зрения перед Шатровым возникла глубокая тьма. Едва уловимые светлые точки, такие слабые, что их свет умирал в глазу; почти не вызывая зрительного ощущения, редко-редко встречались в неизмеримой глубине.

— Это то, что отделяет нашу галактику от других, подобных ей, звездных островов. То, что вы видите, — не звезды, а туманности, целые звездные миры, чрезвычайно удаленные от нас. Здесь, в направлении на созвездие Пегаса, открываются перед нами самые глубокие известные нам части пространства. Сейчас мы посмотрим на одну из наиболее близких к нам галактик, размерами и формой похожую на нашу исполинскую звездную систему. Она состоит из миллиардов отдельных звезд различной величины и яркости, имеет такие же облака темной материи, такую же полосу этой материи, стелющуюся в экваториальной плоскости, и так же окружена шаровыми звездными скоплениями. Это так называемая туманность в созвездии Андромеды. Она косо наклонена к нам, так что мы видим ее отчасти с ребра, отчасти с плоскости…