У тихой Серебрянки
Шрифт:
Утром события уже приняли опасный поворот. Комендант вызвал к себе старосту Ковалева и его сестру Груню. Они подтвердили показания Лесневского и, более того, передали списки семей серебрянских коммунистов.
23 ноября гитлеровцы схватили коммунистов Власа Леонтьевича Прохорова, Петра Фроловича Михеенко, беспартийных Николая Тереховича Сафронова и Спиридона Герасимовича Бакова. Одновременно в Журавичах арестовали заместителя начальника полиции Павла Григорьевича Ларькова. Их всех увезли в Чериков.
Об этом проговорилась Груня
– Так что пусть еще с недельку поживут в Серебрянке другие, невыявленные коммунисты, - смеясь, сказала она, бросив прищуренный взгляд в мою сторону.
Слушая эти разглагольствования, думал, как убрать Груню Ковалеву. Конечно, труда особого нет, но нужно так сделать, чтобы никто не пострадал за эту гадину. Даже вот сейчас можно. Но я помнил приказ партизан: "Ковалева нам нужна живая!"
Я мучился оттого, что не имею права убить ее, что из-за нее прольется кровь честных людей, патриотов. Вот завтра она поедет с комендантом в Чериков... Нет, сегодня, только сегодня ее убрать!
– Что вы задумались, господин Дмитриев, - долетает до меня голос Груни, и лишь теперь замечаю, что не в тетрадь смотрю, а в окно на лес за околицей.
– Приглашен вечером на именины. Кстати, и вы, кажется, тоже приглашены... Вот ломаю голову, какой преподнести подарок. У Михаила Никодимовича Лукашкова будут только члены семьи да коллеги по работе. Выпьем немного, повеселимся. Не все же делами заниматься. Правильно? Вы пойдете?
Ее стали приглашать учительницы, все наши подпольщицы - Нина Левенкова, Нелли Кильчевская, Нина Язикова, Евдокия Комарова.
– Да что вы меня зовете?
– кокетливо заупрямилась Груня.
– Именинник-то не приглашал...
Перебивая друг друга, мы начали доказывать, как Лукашков закрутился-завертелся с подготовкой стола, к тому же ее, директора, не было в школе, когда он всех приглашал. Даже наказывал вот так коллективно просить.
– Не отказывайтесь, - сказал я, когда все замолчали.
Наконец Ковалева сдалась:
– Хорошо, я приду. Но схожу предупрежу брата, что сегодня задержусь и приду несколько позже
Ковалевы, боясь партизан, по-прежнему уходили на ночь в гарнизон на рекотянский мост.
Мне, Левенковой и Язиковой домой идти вместе, и мы вышли на заснеженную улицу.
– Что ты задумал?
– спросила Язикова, и голубые глаза ее засветились в предчувствии чего-то особого. Она любила необычное и опасное.
– Миша даже не знает о своих "именинах", - озабоченно говорю я.
– А нужно, чтобы были эти именины.
– Что надо сделать?
– Коли коснулись дела, для Нины Игнатьевны Левенковой главное четкость, точность. Она рисковать не любила, хотя никогда не трусила.
– Сейчас около трех дня, значит, остается чистого времени только пять часов. Я подготовлю семью Михаила Лукашкова,
– Все будет, - сказала Язикова.
– Ты делай главное: чтобы знали они, она кивнула в сторону леса.
Нашему подпольщику комсомольцу Михаилу Лукашкову долго объяснять план не требовалось.
– Будет все сделано!
– словно отрапортовал он.
Михаил пообещал поговорить с матерью, а братишке Николаю и сестренке Нине рассказать, как надо вести себя на "именинах".
От него я тотчас же пошел к Михаилу и Броне Прохоровым. Они все еще жили на берегу Серебрянки, в колхозной бане, скрытой от деревни густым ольшаником Чем не самое лучшее место для встречи партизан, когда те пойдут к нам? Прохоровы должны их встретить.
Под предлогом, что для именин нужна водка, я на подводе отправился по шоссе в сторону Довска, а через километр свернул на санную дорогу в Юдичи, оттуда - в Хвощ.
Вот и партизанский лагерь. Просторная штабная землянка, посередине стол из наскоро сколоченных досок. И Белых, и Дикан, и Будников как раз на месте. Подробно информирую их, излагаю свой план. Они одобряют его. С тех пор как назначили Будникова начальником особого отдела, его задания стали для меня обязательными.
2
"Именины" шли как по сценарию. Полина Архиповна, мать Лукашкова, умела угостить, создать непринужденную обстановку, чудесно рассказывала разные забавные истории, которые всегда были к месту, вызывали веселье. Чуть охмелев, мы принялись петь песни, конечно, народные. Какие же еще?
Потом танцевали под музыку надтреснутых, охрипших пластинок. А партизан все нет и нет. Я уже опасался: а вдруг что случилось по дороге? Но вот раздался громкий стук в дверь. Тишина моментально воцарилась за столом.
Дверь протяжно скрипнула, впустила клубы морозного воздуха и показался... полицейский Яков Янченко. Уж действительно принесла его нечистая сила!
А Ковалева обрадовалась. Она тут же взяла инициативу в свои руки. Запела "Последний нонешний денечек", потом пошла танцевать "барыню" и "сербиянку", даже принялась гадать на картах.
– Вот черт, второй раз пришел туз пиковый и такая же десятка с шестеркой!
– жаловалась она, а я боялся, что вдруг испугают ее карты и Груня уйдет.
– Да вы же сами - пиковая дама, вот и приходят все одной масти, стараюсь убедить Ковалеву.
Она еще раз бросила - трефовая масть осталась на столе.
– Никого не боюсь!
– капризно заорала она, уже изрядно охмелев.
– А кого мне бояться?!
Будто в ответ на ее слова, раздался стук в окно. Все смолкли, насторожились. Я взглянул на ходики: было одиннадцать часов вечера. Поздненько же, однако...