У вас семь новых сообщений

Льюис Стюарт

– Все в порядке, – отзывается он, – твоя мать была некоторое время моей музой. Я художник и графический дизайнер. На некоторых из моих лучших картин изображена именно она. Могу показать. В любом случае она всегда говорила, что хочет взглянуть на мою новую квартиру. Однажды мы с ней наконец договорились, потому я и оставил сообщение. Мне очень жаль, что все так вышло.

Дария, покачивая бедрами, подходит к дивану и садится, продолжая смотреть на Бенджамина. Звонит телефон, и он хватает его так, будто отчаянно ждал этого звонка.

Мужчина уходит на

несколько минут, в течение которых Дария смотрит на меня так, будто читает книгу. Я пытаюсь быть похожей на отца и показывать только пустые страницы.

– Твоя мама умерла? – спрашивает она с сильным акцентом. Шведским?

– Да.

– Моя тоже. Когда я была чуть-чуть помладше тебя.

Должно быть, она модель. У нее броские черты, и держится девушка так же томно и лениво, как многие из них.

– Сочувствую, – отвечаю я, хотя сама ненавижу, когда мне так говорят. Сочувствием никого не вернешь.

– Ты не думала о том, чтобы завести, ну, понимаешь… – Она показывает на мою грудь. Чтобы не дать ей произнести вслух слова «первый лифчик», я опережаю ее.

– Да, у меня есть. Просто сегодня я его не надела, – вру я. Мне не хочется говорить ей, что я сильно опаздываю с этим. – Ты… знала мою маму?

– Нет, но я читала ее книгу. – Дария кладет помаду на столик. – Она была чудовищно правдива.

– В чем? – спрашиваю я.

– В том, какое неправильное мнение складывается у общества о моделях.

Я задумываюсь. Неправильное мнение может сложиться о ком угодно, модель ты или нет. Она могла бы придумать что-нибудь получше, но я делаю вид, будто не придала этому значения.

– Она не любила моделей, – говорю я, хотя не до конца уверена в этом. Возможно, она просто избегала говорить людям, что работает моделью.

Дария смотрит мне в глаза.

– Зато, готова поспорить, тебя она любила.

Я не знаю, что на это ответить. Разумеется, она меня любила, но я не собираюсь этим хвастаться. Тут я вспоминаю, что отец всегда учил меня принимать комплименты с достоинством.

– Да. – Я улыбаюсь, заметив на столе ручку и блокнот. – Послушай, я оставлю в блокноте свой электронный адрес. Мне пора возвращаться в Манхэттен. Можешь передать его Бенджамину? Я бы хотела посмотреть его картины с моей матерью.

– Разумеется, – отвечает она, поднимаясь. У нее длинные и худые, как паучьи лапы, руки, и от нее пахнет «Шанель № 5». Я узнала этот запах – единственные духи, которыми пользовалась мама. Дария гладит меня по голове, проходя мимо, и говорит:

– Приятно было познакомиться, милая.

Этот жест делает приключение вполовину не таким интересным. Неужели я выгляжу так, будто мне пять? Я записываю в блокнот свой электронный адрес и логин «Инстант мессенджера», и, прежде чем уйти, беру помаду, и крашу губы.

Когда я спускаюсь, такси все еще стоит. Теперь, когда у меня накрашены губы, он смотрит на меня еще более странно.

Пока мы едем обратно на Манхэттен, пытаюсь понять, что же я на самом деле знала о своей матери? Я знала ее запах и знала, что она редко готовит. Я помню ее большие

глаза, ее ангельский смех, ее тонкие руки. Как она могла в мгновение ока из веселой стать серьезной и как мне не удавалось ничего от нее скрыть. Я пристегиваюсь и открываю окно, чтобы мое лицо охладил свежий ветер. Я закрываю глаза, вспоминаю, что сегодня вечером Оливер должен играть, и легкая дрожь проходит по моему телу.

Глава 8

План атаки

Оказавшись под защитой своей комнаты, я улыбаюсь. Он играет гаммы. Они не так хороши, как то, что он исполняет обычно, но мне все равно нравится.

Несколько раз он резко прерывает игру, и я представляю, что в эти моменты он прислушивается, стараясь почувствовать меня. Мне хочется построить мостик между нашими окнами.

Когда он заканчивает, я проверяю почту и обнаруживаю там письмо от Дарии – девушки из квартиры Бенджамина.

Привет!

Бенджамин убежал, и я не смогла передать ему твой адрес. Вот что, если хочешь, давай пройдемся по магазинам в субботу. Встретимся у «Строберри-филдс» в Центральном парке в два?

Чао,

Дария.

Отец, не постучав, заглядывает в комнату, я тут же раздражаюсь. На нем пушистый серый халат.

– Эй, Лунная Дорожка, что делаешь?

Я быстро сворачиваю окно, чтобы он не смог прочитать письмо.

– Да ничего, так, порнуху ищу.

Он улыбается, но тут же его прямо-таки перекашивает, я понимаю, что до сих пор не стерла помаду, и пытаюсь быстренько придумать что-нибудь убедительное.

– Я маялась дурью в «Сефоре».

Он садится на пол и начинает теребить шарф, который висит у меня на двери.

– Элиза тут, – говорит он.

Я к этому не готова.

– Быстро вы, – замечаю я.

– Да. Я сам толком не знаю, правильно ли делаю, но мне бы хотелось… мне бы хотелось убедиться, что ты нормально к этому относишься.

И что мне на это ответить? Сказать: «Да, все нормально, пускай эта хиппи переезжает к нам?»

– Все нормально, пока тебя это устраивает.

Он поднимается и начинает ходить по комнате, его руки все еще обмотаны шарфом.

– Понимаешь, каждый раз, когда я думаю, что надо идти дальше и становиться нормальным человеком, я вижу тебя.

Он останавливается и проводит пальцем по моей щеке, рисуя невидимую запятую. Я отворачиваюсь и стираю салфеткой помаду.

– У тебя ее глаза, ее улыбка, ее острый ум. В тебе все, что было в ней хорошего.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не заплакать.

– А было что-то не настолько хорошее?

Отец вешает шарф мне на шею.

– Ну, у нее были стороны, которых я никогда не видел. Думаю, у каждого такое есть.

Он возвращает шарф на место и поворачивается ко мне:

– Скажи, у тебя есть мысли и чувства, которые ты никому не показываешь? Только твои, личные?