У врат преисподней ветрено…

Муркок Майкл Джон

Женщина подошла к Огненному Шуту и прижалась к нему всем телом, пальцами правой руки поглаживая его по спине.

Он улыбнулся — как-то в высшей степени благородно, если учесть, что теперь за ним охотились — и бережно отодвинулся, что-то ей говоря. Она, видимо, не обиделась. Корсо выглядел оживленнее. Он явно ощущал необходимость безотлагательных действий — в отличие от Огненного Шута.

Алан вдруг услышал движение в соседней комнате и торопливо выключил монитор.

— Господин Пауйс? Сэр? — раздался голос сержанта.

— Что такое? — отозвался Алан, ругаясь

внутренне: «Чтоб ты сдох!»

— Я только хотел узнать, как у вас дела, вот и все… Здесь же воняет — сил нет.

— Я в порядке, сержант, благодарю.

Он услышал, как сержант вернулся на свой пост. Теперь он заметил еще одну, меньших размеров дверь, ведшую из комнаты. У этой двери не было никакого запора, только выступ в верхней части. Когда дверь не открылась, он потянулся получше рассмотреть этот выступ. Выступ представлял собой небольшую полосу металла, соскальзывающую в углубление. Алан повозился с ней немного, потянул, и, наконец, механизм сработал; дверь открылась. Никогда раньше Алан не видел засовов.

В свете аварийной лампы он разглядел узкий низенький проход. На одном ушке (другое отломилось) криво висела ржавая табличка. Алан схватил ее, с отвращением ощущая пальцами прикосновение грязной ржавчины, и разобрал надпись: Всему персоналу вход запрещен! Он отпустил табличку, и она громко звякнула о стену, когда он пошел дальше по тоннелю. Через некоторое время он наткнулся на еще одну дверь, но эта вообще не открывалась. Алан прошел мимо и добрался до конца тоннеля, который наполовину перегораживала еще одна упавшая тяжелая стальная дверь. Он перелез через нее, размышляя, ходил ли кто-нибудь здесь с тех времен, когда нижние уровни, использовавшиеся первоначально для хранения оружия, военной техники и под воинские казармы, забросили после Великого разоружения две тысячи сорок девятого года.

Откуда-то спереди послышался шум, и Алан, пораженный, автоматически выключил аварийную лампу.

Голоса доносились сначала неясно, а потом, когда Алан осторожно придвинулся поближе, стали различимы слова.

— Мы не должны были оставлять невредимыми те механизмы. Если какой-нибудь дурак станет в них ковыряться, случится Бог знает что.

— Пусть узнают, — голос Огненного Шута звучал подобно ударам сердца.

— Вот только на кого свалят? — услышал Алан слова измученного Корсо. — На тебя. Да, не связываться бы мне со всем этим…

— Ты согласился с моими открытиями. Теперь передумал?

— Да нет… Черт!

Алан услышал, как кто-то споткнулся.

Хихикнула и заговорила женщина:

— Ты уж очень спешишь, Корсо. Что за срочность? Они сейчас прочесывают те коридоры, о которых знают. У нас достаточно времени.

— Если только они не обнаружат шлюпку, прежде чем мы до нее доберемся, — проворчал Корсо.

Алан крался за ними в темноте.

— Меня только топливо беспокоит. Ты уверен, что нам хватит топлива? — спросил Огненный Шут.

Хотя этого человека и обвиняли в намерении взорвать мир, Алан чувствовал к нему несомненное расположение, вслушиваясь в густой, теплый голос.

— Мы, разумеется, не доберемся

до Луны на том, что имеем. Но чтоб попасть куда хотим, горючего хватит.

— Хорошо.

Алан услышал басовитое завывание, какое-то шипение, глухой удар — и голоса вдруг будто отрезало. Еще немного — и его рука коснулась металла.

Он включил аварийную лампу, и обнаружил, что дошел до толстой гладкой стальной стены. Как ее открыть, сообразить он не мог. Алан потратил около часа, пытаясь привести в действие запорный механизм, но в конце концов опустошенный, недовольный, бросил это занятие и зашагал в том направлении, откуда пришел.

Чуть погодя земля задрожала, и он остановился, пораженный мыслью, что это, наверное, взорвался тот самый запас бомб. Когда через несколько мгновений дрожь прекратилась, он подумал, что мог бы догадаться о причине. Огненный Шут упоминал некую космическую шлюпку. Возможно, это она стартовала, хотя он не понимал, как такое возможно из столь глубокого подземелья.

Алан чувствовал неимоверную усталость. Его голова и тело болели немилосердно, и он не мог надолго ни задумываться, ни действовать. Через каждые несколько ярдов ему приходилось останавливаться с дрожащим от пережитого телом. Но вот отчего именно? От каких-то новых нервных или психологических потрясений — или виноваты были события всех нескольких прошедших дней? Он и раньше не мог разобраться в своих чувствах, а теперь сделать это был и вовсе не в состоянии.

Им внезапно овладело уныние, когда он в плачевном состоянии доковылял до лаборатории. В главном зале он безвольно уронил аварийную лампу, вдруг осознав, что откуда-то снаружи идет ужасный жар. Когда он дошел до выхода, часовых там не оказалось. Где-то вдали он слышал шум и крики. Добравшись до главного коридора, Алан увидел, что он ярко освещен.

И этот свет — какое-то странное зеленовато-голубое сияние — исходил из громадной пещеры Огненного Шута.

Мимо пробежал полицейский, и Алан крикнул:

— Что случилось?

— Пожар! — ответил тот на бегу.

Огонь вливался в коридор стремительным потоком, клубился, вздымался, метался, словно сама геенна. Ничто не поддерживало его горения, и все же он двигался, будто по собственной воле.

Зачарованный, Алан следил за его приближением. Скоро жара стала невыносимой, и он попятился в лабораторию.

И только тут его осенило, что надо бы побежать к трапам. Он оказался в ловушке. К тому же, в лаборатории находились легковоспламеняющиеся вещества, которые немедленно загорятся, как только до них доберется пламя.

Он опять побежал ко входу, отупев от жары, и увидел, что уже поздно. Стена вздымавшегося огня почти добралась до него.

До сих пор страха он не испытывал. Какая-то его часть почти радовалась этому огню. Но воздух становился все менее и менее пригоден для дыхания.

Он подергал открытые двери, ища другой выход. Единственно возможным представлялся тот, через который он только что вошел.

Ему пришло в голову, что все вокруг неверно оценили Огненного Шута — все, кроме его деда, ясно понимавшего опасность.