У

Лу Эрленд

Что может быть лучше?!

Сперва Ингве уверенным тоном вводит нас в историю Ханны и ее сестер в фильме Вуди Аллена. Хорошая вещь! Мы изголодались по городской атмосфере, а фильм пропитан ею насквозь. Майкл Кейн женат на Ханне, но влюблен в ее сестру Ли. Раньше на Ханне был женат Вуди Аллен. Третья сестра, Холли, бестолковая девица. А Вуди Аллен думает, что у него опухоль мозга. Ли сходится с Максом фон Зюдовом, бескомпромиссным художником, он мрачно смотрит на жизнь, и в его уста вложена самая умная реплика фильма, которую Ингве — только представьте себе! — воспроизводит дословно на языке оригинала: «If Christ came back and saw those guys on TV hustling in his name, he'd never stop throwing up». [56] К финалу находят друг друга Вуди Аллен и Холли, она, кстати, делает открытие, что

она, оказывается, не актриса, а драматург, а Майкл Кейн и Ханна остаются вместе, а Ли уходит от Макса к студенту, с которым познакомилась в университете.

56

Если бы Иисус Христос вернулся на землю и увидел этих ребят, которые суетятся на телевидении, прикрываясь его именем, он плевался бы, пока его не вывернуло бы наизнанку (англ.).

Второй фильм мы принимаем не без сопротивления, но Ингве решил за нас. Это «Метрополис» Фрица Ланга, немой фильм 1926 года. Зрители встретили Ингве недовольным гудением, но он объявил, что нельзя же ограничивать кинопрокат на острове только современными фильмами. Для того чтобы получить широкое представление об истории кино, нельзя пропустить эту жемчужину критического реализма, где рабочие живут в модернистском подземном городе, но безумный изобретатель создает злую копию Марии, и с этого пошло и закрутилось. Фильм слишком длинный, и я даже вздремнул. Я безнадежен!

Девятнадцатый день

Социализм.

— У социализма разные лица, — говорит Эгиль, — но, по сути, он всегда останется теорией борьбы в том смысле, что порождается недовольством и выступает с требованием изменить существующую власть. Коммунизм — одна из форм социализма, но это мы уже проходили. Мы знаем, как там было. Существует ряд форм социализма, и у каждой бесчисленные оттенки и вариации, но все они стремятся к установлению бесклассового общества, где царят отношения товарищества и взаимопомощи. Главные направления из тех, что мы еще не испытывали, это социал-демократия и анархия.

Социал-демократия.

К этой системе мы должны подойти со всей серьезностью. Она сделала Норвегию той страной, какую мы видим сейчас. Нам кажется, что мы знаем ее, но хотим сами посмотреть, как она функционирует в малом масштабе.

Эвен выступает в роли государства и пришел к власти в результате свободных выборов. Будучи социал-демократом, он считает, что переход к социалистическому обществу должен быть постепенным. Революцию он совершенно не одобряет. После своего избрания Эвен взял на себя социальную политику, он национализировал производственные средства и начал реформы, направленные на улучшение условий жизни рабочих. Он ввел восьмичасовой рабочий день (то есть для нас на Мануае небывало долгий) и назначил Руара врачом, объявив, что наше медицинское обслуживание будет почти бесплатным. Если кто-нибудь из нас родит ребенка, то получит декретный отпуск. Остальные становятся государственными служащими. Экономика облагается такими жесткими налогами, что никто из нас не решился открывать собственное дело. Теперь мы работаем затейниками в клубе свободного времени (Ингве, Ким и Мартин), в то время как остальные представляют собой безынициативную молодежь, которой некуда себя девать. Все только и ждут, когда начнется «Гран-при Мелоди» — центральное событие года. Сначала внутренний финал, затем — интернациональный. Интересно, кто нынче окажется победителем? Эвен уделяет много внимания образованию, все должны иметь на него равные права, и открывает охоту за головой Мартина: у того есть уже опыт работы с молодежью, а сейчас необходимо создать кредитную организацию в помощь учащимся высших учебных заведений. Не у всех же есть семья, которая в состоянии оплатить учебу своего ребенка в университете! Уровень обеспеченности жильем резко скачет вверх, и плодится куча лентяев. Мы с Эгилем в школе скучаем, потому что знания нам дают в час по чайной ложке. Нам не хватает стимулов, но зато все устроено по справедливости. Никто не голодает, никого особо не угнетают, и весь народ либо занят на работе, либо болтается в клубе. Художники творят искусство, а рок-музыканты — музыку, на деньги государства. Пресновато, но, в общем, система работает.

Анархизм.

Полеживаем в тенечке, докуриваем последние сигареты, живем припеваючи. Мы верим в право личности на неограниченную

свободу как в экономическом, так и в социальном и политическом планах. Всякое начальство — тирания. Никто не должен никем распоряжаться. Государства нет. Общество самоорганизуется путем добровольного объединения отдельных личностей.

Первые проблемы возникли, когда мы проголодались. Нужно принести воды и приготовить еду. Никому неохота. Никто не берет на себя инициативу добровольно объединиться. Поэтому никто ничего не делает, и Эгиль сам назначает себя начальником, поясняя, что общество не может функционировать, пока мы не почувствовали своей ответственности.

— В основе свободы лежит ответственность, — говорит Эгиль, но никто из нас не соглашается признавать над собой никаких авторитетов.

С какой стати нам его слушаться? Мы все свободные люди и делаем только то, что хотим. Коли Эгиль чувствует ответственность, пускай сам и готовит еду! Нельзя ни к кому приставать, нужно вести себя с людьми покладисто и по-хорошему ладить, а в остальном пускай каждый поступает как хочет. Но если тут кто-то и пристает к другим, так именно Эгиль. Ну привязался и никак не отлипнет! Кроме него, никто ни к кому не пристает. Напротив. Лежим себе отдыхаем, и поладить с нами нетрудно.

— Все мы покладистые, — говорит Эгиль, — но кому нужно такое общество, где никто ничего не делает?

Валовый национальный продукт падает. Эгиль заявляет, что мы не заслуживаем свободы. Мы — упрямые бараны и ничего не делаем, пока нас не заставишь. Человек же должен испытывать чувство удовлетворения, сознавая, что он строит общество, в котором все будет служить на благо ему самому и другим людям. Труд облагораживает человека! Именно работая на себя, мы получим ощущение осмысленности своего существования.

Смешно слышать такие речи от Эгиля. Он еще недавно требовал составить график дежурств, понимая, что одной самодисциплиной он не обойдется.

— Вами нужно управлять! — говорит он.

Эгиль считает, что мы недостойны такой формы правления. Нам она слишком легко досталась. Вот если бы мы свергли существующий государственный строй путем восстания и ввели анархию, тогда бы мы ее ценили, говорит Эгиль. А вот так, как сейчас, она не имеет смысла. Эгилю надоело.

Мы закрываем эксперимент.

Восемнадцатый костер

Мы устали и раскисли, но чтобы вынести какой-то урок из проведенного эксперимента, необходимо его всесторонне обсудить. Это нам прочно внушили смолоду. Сперва сделать что-то, потом обсудить. Понять. Оценить. Главное — понять. И потом оценить. И всегда в такой последовательности. Тогда все нормально.

Итак, мы на опыте познакомились с семью-восемью типами правления, и у нас должно хватить выучки для обоснованных выводов. Эвен говорит, что, по его мнению, в ряде систем есть положительные стороны, но, почему что-то там не срабатывает, сказать трудно. Есть разница между теорией и практикой, говорит он. Если бы мир был абстрактным, все было бы гораздо проще. Но в действительности это не так. И в этом-то загвоздка. Мир существует непрерывно в пространстве и времени, и проблемы так сложно переплетаются, что трудно учесть все сразу в единой теории. Всегда останется что-то, о чем никто не подумал. А те, кто находится у власти, зачастую отличаются слепотой и эгоизмом. Похоже, это наша общечеловеческая черта. Эвен отказывается делать какой-то выбор. Он молод и настроен релятивистски. Эвен считает, что одним годятся одни системы, другим — другие. Это всегда будет зависеть от обстоятельств, среды, унаследованных традиций.

— Наследие и среда, — говорит Эвен.

Ким склоняется в пользу социализма в той или иной форме. Неавторитарный социализм — вот что было бы лучше всего, говорит он. Другими словами, анархизм или социал-демократия. В анархизме слишком много самонадеянности, а социал-демократия слишком уж предсказуема. Кроме того, Ким не верит, что все люди равны. Равные исходные условия — это хорошо, но нужно поддерживать и тех, кто отличается от других, как в положительную, так и в отрицательную сторону. Так, ему кажется, что ему самому в школе могли бы оказать и побольше поддержки. Ему очень обидно, что ему никто не помог. Теперь вот он стал художником и вынужден потуже затягивать пояс. Если бы его в детстве как следует поддержали, у него, вероятно, были бы другие идеалы, он стал бы проще, получил бы толковое образование, женился бы, нашел работу и имел бы постоянный заработок. А вместо этого он обречен быть художником и критиком системы. Он вынужден рисовать и рисовать. И это его не вдохновляет.