Уарда. Любовь принцессы

Эберс Георг Мориц

Эти слова подействовали ободряюще на отчаявшуюся женщину. Она быстро обернулась к карлику и сказала:

– Ты умен и, надеюсь, верен мне. Итак, слушай. Но даже если бы ты был самим Амоном, то не нашел бы способа спастись: его нет!

– Погоди, – остановил ее Нему, и его умные глаза встретили взгляд его госпожи. – Говори, в чем дело, и положись на меня. Если я и не смогу помочь, то молчать умею, это ты знаешь.

– Скоро даже дети станут болтать на улице о том, что содержится в этом письме, – сказала Катути с горечью. – Только Неферт не должна ничего знать о случившемся. Ничего, помни это! Но что я вижу? Наместник идет! Скорее, скорее! Скажи ему, что я внезапно захворала. Я не могу его принять теперь, не могу. Никого не впускать, никого! Слышишь?

Карлик удалился. Исполнив приказание госпожи, он возвратился,

но нашел ее по-прежнему в лихорадочном возбуждении:

– Ну, слушай, – сказала она. – Сперва неважное, а потом невыразимо ужасное. Рамсес осыпает Мену знаками своего благоволения. Предстоял раздел военной добычи этого года. Были приготовлены горы сокровищ, и возничему царя было предоставлено преимущество пред всеми другими – он мог выбирать первым.

– Далее! – поторопил карлик свою госпожу.

– Далее? – повторила Катути. – Как достойный глава семейства позаботился о своих близких? Как почтил он свою покинутую жену? Каким образом он постарался освободить от долгов свои имения? Это – позор, это – гнусность! Он, смеясь, прошел мимо серебра, золота и драгоценных каменьев и, взяв в качестве добычи прекрасную пленницу, дочь государя данайцев, отвел ее в свою палатку.

– Какой стыд! – прошептал карлик.

– Бедная, бедная Неферт! – вскричала Катути, закрывая лицо руками.

– А еще что? – мрачно спросил Нему.

– Это… это… – начала Катути. – Но дай мне успокоиться, я хочу быть совершенно хладнокровною. Ты знаешь моего сына: он легкомыслен, но любит меня и свою сестру более всего на свете. Я, безумная, желая заставить его быть бережливее, красочно описала ему наше тяжелое положение. После упомянутого позорного поступка Мены, сын мой стал думать о нас и о наших нуждах. Его оставшаяся часть добычи была мала и не могла помочь нам. Товарищи его стали играть в кости на свои доли, он пустил в игру свою часть, надеясь выиграть и поправить наше положение. Но он проиграл, все проиграл… И наконец, – это ужасно, непостижимо! – он, думая о нас и только о нас, поставил против огромной суммы мумию своего покойного отца [72] . И проиграл. Если он в течение трех месяцев не выкупит этот священный залог, то лишится чести [73] , мумия достанется выигравшему, а на долю моего сына и на мою достанется позор и изгнание.

72

По дошедшим до нас сведениям, впервые заложили мумию предка при фараоне Древнего царства, которого Геродот называл Асесом. «Кто ставил этот заклад и не уплачивал долга, тому после смерти не предоставлялось места ни в гробнице его предков, ни в какой-либо другой усыпальнице. И потомкам его также отказано будет в погребении» (Геродот, II, 136).

73

Самое тяжкое наказание, применяющееся, вероятно, только к воинам.

Катути закрыла руками лицо, а карлик пробормотал:

– Игрок и лицемер!

Когда его госпожа несколько успокоилась, он сказал:

– Это ужасно, но еще не все потеряно. Насколько велик его долг?

Катути сказала таким тоном, словно произносила проклятие:

– Тридцать вавилонских талантов [74] !

Карлик вскрикнул, точно его ужалил скорпион, и спросил:

– Кто решился ставить подобную сумму против безумного заклада?

– Сын госпожи Хатор, Антеф, который еще в Фивах проиграл имение своего отца.

74

Огромная сумма. Вавилонский талант – денежная и весовая единица, тяжелый вавилонский талант – 60,4 кг серебра.

– Который ни на одно пшеничное зерно не отступит от своих требований! А Мена?

– Как мог сын мой иметь с ним дело после такого случая? Бедный мальчик просит меня обратиться к наместнику за помощью.

– К наместнику? – переспросил карлик и покачал головой. – Невозможно!

– Я это знаю, но его положение, его имя!

– Госпожа, – сказал карлик со всей серьезностью, – не губи будущее

ради настоящего. Если твой сын утратит честь при царе Рамсесе, то она может быть ему возвращена будущим царем Ани. Если наместник окажет тебе теперь эту громадную услугу, то он не будет считать себя обязанным тебе, когда наше дело увенчается успехом и он вступит на трон. Теперь он принимает твои советы, так как считает, что ты не нуждаешься в нем и хлопочешь о его возвышении единственно ради него самого. Но как только ты обратишься к нему с просьбой и он выручит тебя, ты станешь зависимой от него, что крайне нежелательно. Сознание того, что ты используешь его в своих целях, будет для него тем неприятнее, чем труднее будет ему теперь достать для тебя такую большую сумму. Тебе известно его положение.

– Он весь в долгах, я знаю это.

– Как тебе этого не знать, – вскричал карлик, – если ты сама побуждаешь его к огромным расходам! Великолепными празднествами он приобрел расположение народа; будучи попечителем Аписа, он в Мемфисе растратил целое состояние [75] ; тысячами талантов награждал он военачальников, отправившихся в Эфиопию и снаряженных за его счет. А чего ему стоят шпионы в лагере царя? Это тебе известно. Он в долгу у большинства богачей нашей страны, и это хорошо, так как чем больше у него кредиторов, тем больше и союзников. Они рассуждают так: «Наместник – несостоятельный должник, царь Ани будет с благодарностью возвращать долги».

75

Когда при Птоломее I Сотире умер бык Апис, его попечитель истратил на погребение не только отпущенные ему деньги, но еще взял взаймы у фараона 50 серебряных талантов. А в эпоху Диодора попечители Аписа расходовали для этой цели до 100 талантов.

Катути с удивлением посмотрела на карлика и сказала:

– Ты знаешь людей.

– К сожалению, – согласился Нему. – Не прибегай к помощи наместника и, вместо того чтобы принести в жертву труды многих лет, а также будущее величие свое и своей семьи, пожертвуй лучше честью своего сына.

– И моего мужа, и моей собственной! – вскричала Катути. – Да знаешь ли ты, что это значит? Честь – это такое слово, которое раб может произнести, но значение его он никогда не будет в состоянии понять. Вы потираете место, по которому вас бьют, а мне каждый палец, которым с презрением укажут на меня, нанесет такую рану, как и копье с отравленным наконечником. О бессмертные боги, к кому мне обратиться за помощью?

И она снова в отчаянии закрыла руками лицо, точно желая скрыть свой позор от собственных глаз.

Карлик смотрел на нее с состраданием, затем он сказал уже другим тоном:

– Помнишь ты алмаз, выпавший из лучшего кольца Неферт? Мы искали его, но не нашли. На следующий день, проходя через комнату, я наступил на что-то твердое. Я нагнулся и нашел потерянный камень. Что ускользнуло от благороднейшей части лица, от глаза, то найдено грубой презираемой подошвой, и, может быть, малышу Нему, рабу, не знающему, что такое честь, удастся придумать средство спасения, которое не явилось высокому уму его госпожи.

– Что ты замышляешь?

– Спасение, – ответил карлик. – Правда ли, что твоя сестра Сетхем была у тебя и что вы помирились?

– Да.

– В таком случае иди к ней. Никогда люди не чувствуют б'oльшего желания оказывать услуги, как после примирения, и к тому же Сетхем – твоя сестра и у нее нежное сердце.

– Она небогата, – возразила Катути. – Каждая пальма в их саду – наследство ее мужа и принадлежит ее детям.

– И Паакер был у тебя тоже?

– Да, но, разумеется, только вняв просьбам своей матери, – заметила Катути. – Он ненавидит моего зятя.

– Я знаю это, – пробормотал карлик. – Но если его попросит Неферт?

Вдова внезапно выпрямилась, пылая негодованием. Она чувствовала, что слишком многое позволила карлику, и приказала ему оставить ее одну.

Нему поцеловал край ее одежды и робко спросил:

– Следует ли мне забыть, что ты доверяла мне? Ты более не позволяешь мне продолжать думать о спасении твоего сына?

Несколько мгновений Катути колебалась, затем сказала:

– Ты мудро определил, что мне следует делать. Быть может, бог укажет тебе, что я должна предпринять. Теперь оставь меня одну.