Убедительный довод
Шрифт:
– Сейчас начнется, – вдруг шепнула мне Коль.
Оглянувшись по сторонам, Горовский вытряхнул из газеты большой пухлый конверт. Дернул левой рукой вверх и наружу, загибая газетную страницу, на которой остановился. И отвлекая внимание тех, кто мог за ним наблюдать, потому что при этом движении конверт упал в мусорный бак, стоявший рядом со скамейкой.
– Очень аккуратно, – заметил я.
– Это точно, – согласилась Коль. – Этот мальчик знает свое дело.
Я кивнул. Горовский держался великолепно. Он встал со скамейки не сразу. Посидел еще минут десять, читая. Наконец не спеша аккуратно сложил газету, встал,
– А теперь смотри! – воскликнула Коль.
Я увидел, как Горовский достал правой рукой из кармана брюк кусочек мела. Прошел вплотную к фонарному столбу и оставил на нем белую полоску. Уже пятую. Пять недель, пять полосок. Первые четыре уже в разной степени побледнели от времени, соответственно прошедшему сроку. Я проследил в бинокль, как Горовский прошел на стоянку, сел в свою машину и медленно выехал на дорогу. Затем я обернулся и снова сосредоточил внимание на мусорном баке.
– И что будет дальше? – спросил я.
– Совершенно ничего. Я уже дважды наблюдала за этим. Два целых воскресенья. Сюда никто не придет. Ни сейчас, ни ночью.
– Когда из бака заберут мусор?
– Завтра рано утром.
– Быть может, мусорщик является посредником.
Коль покачала головой.
– Я проверяла. Мусоровоз спрессовывает в своем кузове все в один плотный кусок и уезжает прямо на мусороперерабатывающий завод.
– Значит, наши секретные чертежи сгорают на муниципальной помойке?
– Что ж, это достаточно безопасно.
– Быть может, в разгар ночи одна из яхт скрытно подходит к берегу.
– Тогда на ее борту должен находиться человек-невидимка.
– В таком случае, возможно, никого нет, – предположил я. – Возможно, все было обговорено заранее, но связного взяли на чем-то другом. Или он что-то заподозрил и смылся отсюда. Или заболел и умер. Быть может, схема не работает.
– Ты так думаешь?
– Если честно, нет, – признался я.
– И ты намереваешься вынуть кляп изо рта? – спросила Коль.
Я кивнул.
– У меня нет выбора. Возможно, я идиот, но все же не полный. Дело вырвалось из-под контроля.
– Я могу перейти к плану Б?
Я снова кивнул.
– Тащи Горовского к нам и пригрози ему расстрелом. А затем скажи, что если он нам поможет и передаст ложные чертежи, мы проявим к нему снисхождение.
– Будет очень нелегко сделать чертежи убедительными.
– Скажи ему, пусть составит сам, – нахмурился я. – В конце концов, на кону стоит его задница.
– И жизнь его детей.
– Все это составная часть родительского счастья. Это заставит Горовского пошевелить мозгами.
Некоторое время Коль молчала. Затем сказала:
– Ты по-прежнему хочешь танцевать?
– Здесь?
– До дома далеко. Нас тут никто не знает.
– Хорошо, – согласился я.
Затем мы пришли к выводу, что для танцев еще слишком рано, поэтому выпили по паре кружек пива и стали ждать вечера. В баре, куда мы зашли, было темно и тесно. Повсюду дерево и кирпич. Очень милое местечко. В нем был музыкальный автомат. Мы с Коль долго стояли друг рядом с другом, склонившись над ним, и выбирали первую мелодию. У нас завязался оживленный спор. Постепенно этот вопрос приобрел огромное значение. Я пытался разбираться в предложениях Коль, анализируя
Затем, запыхавшиеся, мы снова сели за столик и заказали еще пива. И вдруг до меня дошло, что сделал Горовский.
– Конверт тут не при чем, – сказал я. – В нем ничего нет. Все дело в газете. Чертежи в газете. В спортивном разделе. Горовский в него даже не заглянул. А конверт – это лишь отвлекающий маневр, на случай слежки. Горовского прекрасно проинструктировали. Газету он бросит в другой мусорный бак, позже. После того, как сделает отметку мелом. Вероятно, выезжая со стоянки.
– Проклятие! – выругалась Коль. – Я потеряла впустую пять недель.
– И кто-то получил три настоящих чертежа.
– Это один из нас, – сказала она. – Военная разведка, ЦРУ или ФБР. Такое мог придумать только профессионал.
Газета, а не конверт. Десять лет спустя я лежал на кровати в особняке на побережье штата Мэн и вспоминал танцующую Доминик Коль и типа по фамилии Горовский, медленно и тщательно складывающего газету, глядя на мачты сотен яхт у причала. Газета, а не конверт. Почему-то мне казалось, что это замечание очень важно и сейчас. Это, а не то. Затем я подумал о горничной, спрятавшей мой сверток под полом в багажнике «сааба». Больше она там ничего не прятала, иначе Бек обнаружил бы это и добавил к своей коллекции улик обвинения. Но обивка салона старая, местами отстает. Если бы я был человеком, способным спрятать пистолет под запасным колесом, возможно, я бы спрятал бумаги под обивкой салона. Правда, еще нужно было бы, чтобы я был человеком, который делает заметки и хранит их.
Соскочив с кровати, я подошел к окну. День заканчивался. Приближалась ночная темень. День номер четырнадцать, пятница, практически завершился. Я спустился вниз, размышляя о «саабе». В коридоре мне встретился Бек. Он торопился. Был чем-то озабочен. Войдя на кухню, он снял трубку телефона. Послушал, затем протянул мне.
– Все телефоны молчат, – объявил Бек.
Приложив трубку к уху, я стал слушать. В ней не было ничего. Ни непрерывного гудка, ни хриплого шипения открытых контактов. Только тупая инертная тишина и стук крови у меня в висках. С таким же успехом можно было прикладывать к уху морскую ракушку.
– Сходи проверь твой, – сказал Бек.
Я поднялся в комнату Дьюка. Телефон внутренней связи работал. Поли ответил после третьего звонка. Не сказав ни слова, я положил трубку. Но внешняя линия молчала. Я долго держал трубку у уха, как будто это могло как-то исправить ситуацию. В дверях появился Бек.
– С воротами связь есть, – сказал я.
Он кивнул.
– Это совершенно отдельная линия. Мы сами ее провели. А наружная?
– Молчит.
– Странно, – нахмурился Бек.
Я положил трубку на аппарат. Выглянул в окно.